В палате сильно пахло лекарствами. Когда они заглянули, Папаген лежал и грустно смотрел в окно. Вид у него, в блеклой полосатой фланелевой пижаме, и правда был ужасно жалкий. Глаза стали огромными на похудевшем, обтянутом кожей лице. Завидев вошедших, он не смог скрыть радости, заулыбался во весь рот и попытался встать с кровати. Катя сразу же кинулась к нему:
— Геннадий Андреич, что вы! Лежите, не вставайте, вам нужно лежать.
— Я просто очень рад вас видеть. Ребята, ну зачем вы пришли, вы же вчера были. Не надо так часто меня навещать, вы ведь работаете, нужно больше отдыхать, а не к старикам ходить.
— Геннадий Андреич, ну зачем же так? — Катя слегка надулась. — Нам с вами приятно. Как вы сегодня?
— Намного лучше, чувствую себя отлично, врачи здесь — просто класс, особенно Дроздецкий, скоро меня на ноги поставят.
— Вас здесь, наверно, жутко кормят. Мы вот вам гостинцев принесли, вот бульон домашний, здесь рыба, здесь кефир, куда это положить?
Было видно, что старикан совсем расчувствовался от такой заботы и внимания, казалось, он вот-вот заплачет:
— Да не надо было так беспокоиться, я бы сам уж как-нибудь. Здесь персонал очень хороший, мне все помогают.
— Вы не стесняйтесь, — Катя начала говорить покровительственным тоном, который не терпел возражений, — звоните, если что-нибудь понадобится, я вам номер телефона оставлю — свой и Жени, вот здесь, на тумбочке.
— Ну ладно, — Женя решил снять со старика тяжесть высказывания бесконечной благодарности, — вы нам наконец расскажите, что вас так расстроило и спровоцировало приступ!
— Не хочу говорить об этом, потом расскажу.
— Ну уж нет, мы должны знать. Выкладывайте.
— Даже не знаю, с чего начать… Катя, когда ты мне сказала, что тебя с премьеры сняли, я очень расстроился. А потом думаю, чего сидеть сопли жевать, ну и позвонил Михалычу.
— Неужели Михалыч? — нахмурился Женя.
— Он самый. Хам трамвайный! Я ему и говорю, что же это ты слово не держишь, девочку мою обижаешь! А он сначала тихий такой был, а потом вдруг как разорется, что все его уже достали! Обвинил меня во всех смертных грехах. Намекал, Катюша, на нашу с тобой связь! Совсем люди совесть потеряли и всех по себе судят. Так вот повесил я трубку, прилег отдохнуть, а встать уже не смог — прихватило меня. Так ты меня, Катя, и нашла. Спасибо тебе, что старика не бросила.
— Да что вы, Геннадий Андреич, заладили, старикда старик! — Катя порывисто обняла Папагена. — Какой вы старик, да мы еще танцевать с вами будем. Нечего себя в запас списывать. А Михалыч…
— Только не смейте с ним связываться, я вас умоляю! Его Бог накажет.