«Он (русский народ. — А.Б.) совершенно предан невежеству, не имеет никакой образованности ни в гражданских, ни в церковных делах», — пишет Коллинз.
«…крайне ленивы и охотнее всего предаются разгулу до тех пор, пока нужда не заставит их взяться за дело», — Пальмквист.
Высказывания этого рода можно продолжать бесконечно, но, по-моему, и так уже все ясно. Если кого-то опять потянет жевать жвачку про «русофобию», рекомендую также книгу Н.М. Костомарова, колорит в которой еще более мрачен[63].
В те времена и в Британии, и во Франции идея равенства женщин смогла вызвать разве что взрыв хохота. Но все иностранцы (еще раз подчеркиваю — ВСЕ) удивлялись садистским нравам московитов, избиениям жен и детей, сквернословию, супружеским изменам, бытовой жестокости.
Опять «русофобия»? Тогда давайте прочитаем коечто из «Домостроя», написанного духовником Ивана IV, Сильвестром. Отмечу только, что «Домострой» изначально предназначался для верхушки общества. Да ведь и христианство тогда гораздо больше укоренилось в верхах общества, чем в простонародье[64].
Стало классическим вспоминать «учащай ему раны и, не жалея сил, бей сына». Менее известно, что Сильвестр особо оговаривает, что бить надо и дочерей (а то вдруг, не дай Боже, кто-нибудь не распространит сказанное про сына, на ребенка вообще и забудет избить дочку до кровавых рубцов, страшно подумать). И вот:
«И за любую вину ни по уху, ни по глазам не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным или деревянным не бить; кто… так бьет, многие беды оттого бывают: слепота или глухота, и руку и ногу вывихнут и палец… а у беременных женщин и преждевременные роды. Плетью же в наказании осторожно бить, и разумно, и больно, и страшно здорово, но лишь за великую вину и под сердитую руку, за великое и страшное ослушание и нерадение, а в прочих случаях, рубашку содрав, плеткой тихонько побить, за руки держа и по вине смотря…
Если муж сам не поучает, то накажет его Бог, если же и сам так поступает и жену и домочадцев учит, милость от Бога примет».
«Трудно представить себе большее извращение христианства, чем отвратительный «Домострой», — полагал Н.А. Бердяев. Соглашаясь с Николаем Александровичем, я только замечу: в «Домострое» речь идет не о сексуальных фантазиях господина де Сада, а о некой бытовой практике. «Домострой» пытается эту практику еще улучшить, отмести крайности, ввести в некие рамки и т. д. Причем и гуманиста Сильвестра можно понять так, что порку беременных и кормящих жен он вполне приемлет: от плети, мол, выкидышей не бывает.