— Не вижу в этом ничего, достойного удивления, сэр Цзен. Нас с вами, позвольте напомнить, упорно учили рефлекторному прицеливанию боевой перчаткой и другими средствами поражения по той же, берем по малому счету, апробированной методе.
— Так-то оно так. Но с годами у нашего милитариста подкрепляются не воинские условные рефлексы, а возникает навязчивое состояние, мономания, привязывающая его к данному конкретному виду вооружения, его типоразмерам, массе, рычажной балансировке, декоративным украшениям. Не случайно на изначальной Земле в темные века феодальной Европы было принято давать мечам клички, словно боевым коням или псам. Дальше — хуже. Оружие одушевляется и отчуждается от своего носителя в отдельных клинических случаях. Налицо синдром психологической зависимости от куска углеродистого железа. И оно же определяет в бою модель поведения зависимого субъекта, а затем тактику и стратегию подразделений и воинских частей, состоящих из тождественных ему милитаристов. Теперь поместим их в иные технологические условия с обновленными видами вооружения…
— Вы совершенно правы, сэр Цзен, — подхватил мысль собеседника Дин Ли. — Это уже можно назвать ригидной технозависимостью и однажды получить неприятный афронт и постыдную конфузию, подобно закованным в железо неповоротливым французским шевалье здорово схлопотавшим от маневренных английских лучников-йоменов в битве при Азенкуре. Технозависимость высокородных железных болванов оказалась велика, вероятно, поэтому прикормленные менестрели тут же возопили якобы о неблагородстве и подлости метательного оружия.
— А не напоминают ли вам, сержант Ли, те давние дворянские вопли и поэтические сопли то, с какой неприязнью и нежеланием использовать кое-кто из наших коллег, состоящих на действительной рейнджерской службе, неоднозначно приветствует нынче штатный многоцелевой гранатомет Бармица?
— Однозначно, генерал Цзен, сэр, сила привычки к старому оружию и морально устаревшим боевым технологиям есть симптом технозависимости, сэр.
— Тогда сэр Ли рассмотрим другую крайность, когда какой-нибудь пацифист считает личное оружие столь чуждым ему предметом воинского обихода, что чувствует себя безвольным оружейным придатком. Ему кажется, будто бы не он управляет смертоносным вооружением, а оно само злонамеренно руководит им, по натуре мягким, гуманным, мирным, так сказать, цивилизованным человеком. Наш пацифист тоже склонен одушевлять и давать имя собственное мечу, топору, копью — приписывая безмозглым железякам антропоморфные зловредительные умыслы.