И вообще. Чего это она тут размечталась о всяких Зиминых?! Подумаешь — Катька наплела сладенькую историю, а Женя тут же и поплыла по волнам таинственных мечтаний! Конечно, из уст сестренки Зимин вышел прямо таки эталоном порядочности. Да Катька ведь даже не подозревает, что он ничуточки не лучше того же Городинского! Ведь если все, что ей рассказал о нем Городинский — ложь в чистом виде, так с какой бы стати Зимин притащился к Жене требовать должок?! Да нормальному человеку и в голову бы не пришло назначать такую цену за молчание! Нет. Он, может, и не такая сволочь, как она думала о нем раньше, но и до того идеала, который так упорно перед нею вышивала гладью Катя, ему очень и очень далеко. Вот если бы не было того случая, когда он пришел требовать с Женьки уплаты Димкиного долга, тогда она очень даже поверила бы в его благородную сущность. Вот тогда могла бы всерьез воспринять его слова про дуру, как своеобразное предупреждение: 'Не с тем парнем ты связалась, Женька, не с тем. Будь осторожна!'
Ой, нет. Если бы не было того случая, то Женя и по сей день была бы уверена, что любит свое золотоволосое ничтожество. А страшнее всего то, что она и по сей день считала бы его настоящим мужчиной. И никогда в жизни, наверное, не узнала бы, что это такое, когда каждая поджилочка трясется в ожидании, когда чужие требовательные руки скользнут туда, где уже давным-давно пульсирует готовый в любое мгновение взорваться миллионом оранжевых брызг огненный шар… Нет, нет, пусть он будет, этот день, этот случай, пусть! Пусть даже ценой унижения и стыда, неистребимого стыда перед самим Зиминым. За то, что он все знает, за то, что она такая дура, за то, что позволила ничтожеству распоряжаться не только душою своей, но и телом. За то, с какой готовностью распахнула блузку. За то, что не выгнала, не прогнала его во второй раз. За то, что так послушно позволила ему обнять себя, прильнуть жадными губами к горячей своей шее. За то, что познала ни с чем не сравнимое наслаждение принадлежать постороннему мужчине, наглому, требовательному, и такому ласковому. Пусть он будет, этот день. Один горько-счастливый день в огромной и безобразно пустой жизни Женьки Денисенко.
Медленно, но верно, исподтишка, как всегда подло и вероломно, подкрался новый год. Вернее, не подкрался еще, лишь замаячил на горизонте, но уже довольно ярко семафорил на каждом углу праздничным освещением: 'Я иду, иду, готовьтесь, люди!'
Новый год… И кто его только выдумал?! Что за напасть?! Тот, кто его придумал, хоть немножечко соображал, что творит?! Хоть чуть-чуть думал головой, что из этого выйдет?!