Однако на сей раз Дрибница не планировал отступать. Сорвал одеяло, лег прямо на Таню и потянулся к ней выпяченными губами, пытаясь поцеловать. Таня заверещала, уворачиваясь, забилась под ним, стараясь сбросить с себя непрошенного гостя. Его неласковые руки грубо разодрали тонкий батист рубашки, колени нагло вторглись между ее ног, разводя их в стороны, Танины руки совершенно неожиданно оказались заведенными за голову, где второй рукой их прочно удерживал Дрибница. И уже ничто не могло помешать насильнику…
Несколько минут Тане пришлось терпеть в себе ритмичные движения оккупанта. На душе и до этого было мерзко от подробностей предательства, теперь же вдобавок ко всему она стала жертвой насилия. Ненависть к Дрибнице росла, но, как говорят психологи, если изнасилования нельзя избежать — расслабься и попытайся получить удовольствие. От наглого вторжения в ее неподготовленное лоно, от обиды за такое скотское к себе отношение, и, наверное, из принципиальности, сначала Таня испытывала дикий дискомфорт, так что сопротивлялась еще вполне оправданно, а не только по инерции. Дальше пошло лучше — появилась естественная смазка и боль от трения сошла на нет, уступив место почти привычным ощущениям. Если бы не обида на принудительный характер близости, пожалуй, можно было бы получить и некоторое удовольствие. А если еще закрыть глаза, и представить, что рядом не ненавистный Дрибница, а Лешка или хотя бы предатель Андрей, можно было бы даже впасть в истому… Но рядом был все-таки Дрибница.
После завершения акта Дрибница раскудахтался:
— Девочка моя, сладкая моя, любимая, — и все пытался поймать Танины губы, приласкать маленькие грудки.
Теперь Тане удалось сбросить его с себя без малейшего труда:
— Пошел вон!
Лежа теперь уже не на Тане, а рядом с ней, Дрибница приподнялся на локте, посмотрел на любимую с укоризной и сказал увещевающее:
— Не надо так, Танюша. Перестань злиться. Я же тебя люблю, а ты говоришь такие слова…
— Любишь? Ты меня любишь?! Кто тебя учил так любить? Это не любовь, это скотство! Так только собаки трахаются! И не говори мне о любви — ты насильник, а не любовник…
А вот это она зря… Он ведь, в конце концов, не железный! Ему и так нелегко было простить ее недевственность, а она еще напоминает ему о том, что он — не единственный ее мужчина.
— Ну конечно, ты же у нас опытная, ты много любовников перевидала!
И такая боль была в этих словах, что Таня даже забыла на минуту, что только что этот негодяй взял ее силой, не заботясь о том, хочет ли она быть с ним, нужен ли он ей. Она поняла, что ему до сих пор больно от тех ее слов, что у нее с Андреем было всё. Это "Всё" его убило, он ведь не очухается от этого слова всю жизнь!