Вишневский не любит бесплодных дискуссий. Он вводит в рану катетер, на ощупь обходит разбитое дыхательное горло, чтобы вместо пищевода не угодить в легочные пути, и приказывает сестре:
– Влейте раненому через трубку стакан крепкого чая с маслом и с сахаром и повторяйте эту процедуру через каждые два часа.
«Больной в полузабытьи, – отмечается в тот день в истории болезни, – дыхание клокочущее, пульс слабого наполнения. Введенный в рану катетер держится хорошо».
В трубку полилось молоко, сметана, жидкий суп, а в рану мимо трубки пошла бальзамическая мазь. Однажды, когда катетер вынули из отверстия на несколько часов, вновь его вставить не удалось. Соединительная ткань, бурный рост которой был вызван мазью, закрыла рану в пищеводе. Раненому дали проглотить кисель, назавтра он ел уже кашу и хлеб. Мазевая повязка, наложенная на шею, затянула скоро рубцом наружные повреждения.
Что же произошло?
Ни бальзамическая мазь, ни питание не могли излечить разбитую трахею и пищевод. Это сделал организм и защитные силы его, поддержанные и укрепленные хирургом.
В другой палате лежит юноша лет двадцати. Его доставили сюда ночью месяц с лишним назад. Когда врач пришел утром в палату, он увидел в постели больного, смертельно бледного, худого, с повязкой на затылке, из-под которой просачивалась кровь. Он жаловался на боль, говорил неохотно, с трудом. По всему было видно, что юноша обескровлен и теряет последние силы.
Врач снял повязку и обнаружил нечто такое, что заставило его спешно обратиться к профессору. Правая половина затылка представляла собой сплошную сине-красную опухоль величиной с голову ребенка, усеянную гнойниками и свищами. В одном из отверстий торчал сгусток крови, из-под которого текла алая кровь. Похоже было на то, что пробка эта закрыла отверстие в крупном сосуде.
Больного тотчас доставили в операционную, где хирург уже ждал его у стола. Обезболив раненый участок, Вишневский делает широкий разрез вдоль затылка, и в то же мгновение его обдает струя крови. Судьба раненого решалась в ближайшие секунды, – все зависело от того, как скоро удастся хирургу зажать кровоточащий сосуд.
– Я, старый хирург, – рассказывал Вишневский об этой операции, – растерялся, я засовываю палец в рану, прижимаю разбитую артерию и не знаю, что делать. Пока я доберусь до сосуда, чтобы перевязать его, раненый истечет кровью. На беду, я нащупываю разбитую кость, которая, видимо, и ранила артерию… «Надо выбрать осколки, – думаю я, – они могут натворить здесь бед». Стою, размышляю, а рука у меня занята, и я не могу сдвинуться с места.