А вечером на Дворцовой площади пылает гигантский костер, сложенный в форме пятиконечной звезды.
— Граждане петроградцы! — волнуясь, говорит парень в щеголеватой шинели. — Этот костер — костер революции. И сейчас на ваших глазах мы сожжем на нем чучело городового. Это будет означать, что старое никогда не вернется! Это будет означать, что полиции больше нет! Пусть от полиции останется один пепел!
И в костер летит, разбрызгивая искры, чучело городового. К нему жадно тянутся языки пламени. И вот его уже больше нет. Лежит на тлеющих головнях одна только обгорелая шашка…
Гремят оркестры, взлетают в черное небо зеленые, красные и оранжевые ракеты…
Я взглянул на часы — только восемь часов. Еще тридцать минут до начала рабочего дня.
— Белецкий!
Ко мне шел, почти бежал подгоняемый ветром плотный человек в раздутой колоколом шинели. Это был Чашин — эксперт-инструктор Петрогуброзыска по научной части.
Он сунул мне свою твердую, как сосулька, руку. Жмурясь от ветра, сказал:
— В командировку? С поезда? Как дела? Порядок?
Чашина интересовали только его работа и его музей. Ко всем сотрудникам розыска он относился чисто потребительски: тот может достать интересные экспонаты, а тот — помочь организовать броскую экспозицию. В этом я сейчас был для него бесполезен. Значит, радость от встречи объясняется тем, что он хочет чем-то похвастаться перед свежим человеком или выпытать что-то о МУРе.
И точно.
— Верно, что Савельев в МУРе научно-технический музей организовал? — настороженно спросил Чашин.
— Нет, только собирается.
— А-а, — удовлетворенно протянул он, теряя ко мне добрую половину интереса. — А у меня почти все готово. Хочешь покажу?
— Ладно. Только я сначала загляну к Скворцову.
Чашин пожевал губы. Я почувствовал, что он удивлен.
— К Скворцову?
— Ну да.
Он достал из кармана шинели большой клетчатый платок, высморкался, потер ладонями багровые щеки.
— Не работает у нас больше Скворцов… Понял?
Я почувствовал в груди знакомый холодок. И, уже зная, что произошло, безразлично спросил:
— Куда же он девался?
— Убит, — сказал Чашин. — При исполнении служебных обязанностей. Третьего дня хоронили. С салютом, с речами — как положено. Гроб по первому разряду: глазированный, с красным бархатом и золотыми кистями. А оркестр пожарная охрана дала…
На площади стало людно. Торопились совслужащие, весело переговаривались пишбарышни. Толстая торговка в завязанном сзади узлом платке, из-под Которого торчал влажный и розовый нос, выкрикивала: «Горячие пирожки с мясом! Кому горячие пирожки с мясом? Хватай, поспевай, только успевай!»