— Вы здесь разделись?
Мой вопрос его испугал. Он быстро вскинул на меня свои выпуклые водянистые глаза, облизнул ссохшиеся губы.
— Да, а что?
— Просто вижу, что вы без верхней одежды.
Стрельницкий вновь опустил глаза. Он внимательно
разглядывал, как капли стаявшего снега скатываются со штиблет на пол, образуя лужицы.
— Наследил я вам…
— Ничего. Как ваше имя и отчество?
— Стрельницкий Семен Митрофанович.
— Год рождения?
— Тысяча восемьсот пятьдесят второй.
— Социальное происхождение?
— Дворянин, сын землевладельца.
— Чем занимались до революции?
— Служил.
— Где и кем?
— Помощником командира железнодорожного батальона его императорского величества. В 1912 году вышел в отставку и проживал вместе с семьей в своем имении в Калужской губернии до ноября 1917 года, а потом снова переехал в Петербург.
На вопросы Стрельницкий отвечал быстро, привычно. Когда я спросил, кем он теперь является, Стрельницкий ответил:
— Бывшим человеком.
— Чем занимались после революции?
— В основном голодал, — не без юмора сказал он. — Потом, как положено, сидел…
— За что?
— В суде сказали, что за спекуляцию: менял оставшиеся вещицы на хлеб…
— А чем занимаетесь сейчас?
— Служу в управлении дороги.
— И пишете историю гибели Николая II?
Стрельницкий попросил закурить. Я протянул ему через стол портсигар. Он вытащил из портсигара папиросу, долго разминал ее в пухлых пальцах, потом неумело прикурил, поперхнулся дымом и натужно закашлялся. Откашлявшись, тихо сказал:
— Казните. Мне и так и этак жить недолго. Пора господу отчет о своей жизни представлять. Безропотно смерть приму. Только одно скажу: в белогвардейцы мне записываться поздно и никаких компрометантных знакомств у меня нет…
Мне потребовалось много усилий убедить его, что труд, над которым он работает, имеет только косвенное отношение к теме нашей беседы и что речь идет о расследовании убийства. Он мне не верил, считая, что разговор об убийстве — ловушка, силок, расставленный следователем. Пришлось показать постановление о возбуждении уголовного дела.
Стрельницкий немного успокоился, обмяк.
— Значит, господин Богоявленский убит? — растерянно сказал он, приходя в себя. — И вы занимаетесь розыском?
— Абсолютно верно.
— Убит, — повторил он. — Жаль, жаль… Лично не имел чести его знать, а скорблю. — Он перекрестился. — Призвал, значит, господь. Что поделаешь, все там будем, все, как один, соберемся у престола всевышнего…
Стрельницкий заявил, что он не был знаком ни с Богоявленским, ни с Лохтиной.
— Много наслышан был, а чести не имел…
— А с Таманским вы давно виделись? — спросил я, используя излюбленный прием Фреймана.