Бесшумно вошел секретарь, положил на край стола тисненую кожаную папку:
— Почта.
— Спасибо, Сережа.
Когда от вышел, я сказал:
— Ты кажется, учитываешь опыт Шамрая.
— А именно?
— Он меня убеждал, что секретарем должен быть обязательно мужчина.
Я пересказал заключительную часть беседы с Шамраем.
— Ну, у него для этого есть определенные основания…
— Видимо, обжегшись на молоке, дуют на холодную воду. Он говорил, что из-за сплетен вынужден был уволить секретаршу…
— Ну не совсем из-за сплетен, — сказал Фрейман. — Тут он немножко смягчил. Во-первых, его секретарша была женой бывшего полковника из штаба атамана Дутова, а во-вторых… Во-вторых, сплетни имели некоторое основание…
— Он производит впечатление аскета.
— А он и есть аскет. Только новая разновидность — аскет-жизнелюб.
— Ты что, занимался этим?
— Аскетизмом? Это не по моей епархии. Да и заниматься там было нечем, но… В общем, не вздумай расставаться с Галкой, учти, что это не только моя кандидатура, но и моя любовь — после Сони, конечно, — а то я тебя, женоненавистника, знаю. — Он погрозил пальцем и спросил: — Хороша девушка?
— Ничего.
— Огонь, а не «ничего». А какая забота о начальнике!… Мне бы такого секретаря! — И после паузы: — Пуговицу на рукаве не пришивала?
— А ты откуда знаешь?
Фрейман был доволен.
— Интуиция. Ну, еще немножко воображения и наблюдательности.
— Ты бы, Илюша, лучше свою наблюдательность по какому-нибудь другому поводу демонстрировал…
— Ого! — Фрейман выпятил нижнюю губу. — А ведь тебя заело. Ей-богу, заело! Любопытная деталь. Надо будет на досуге заняться.
— А ты не меняешься, — сказал я.
— Это хорошо или плохо?
— Наверное, хорошо…
Илья вкратце познакомил меня с делом по обвинению Дятлова. Оно уже было почти закончено.
— Как видишь, ничего для тебя интересного, — сказал он в заключение. — Разве только письма Явича-Юрченко… Но, если хочешь побеседовать с Дятловым, я это устрою. Он у нас пока во внутренней тюрьме. Но мое мнение — зря время потеряешь.
— Ладно, давай письма, а там посмотрим.
Фрейман достал из сейфа письма.
— Если я тебе не нужен, то я минут на сорок удалюсь, не возражаешь?
— Нет. Только учти, что к тебе собирается Сухоруков.
— Он здесь?
— Здесь.
— Опять будет меня мытарить по поводу демобилизованных?
— Само собой.
Фрейман вздохнул:
— Железный человек!
— Вроде тебя.
— Куда мне! — сказал Фрейман. — Я не железный… Я золотой.
— Это твое мнение?
— Сонино. Но ты ведь знаешь, что я всегда и во всем считаюсь со своей женой… Знаешь?
— Знаю, — подтвердил я.
XIV
С письмами Явича-Юрченко знакомился в свое время еще Русинов. Он же сделал из них выписки, которые были приобщены к делу о нападении на Шамрая. Но, как я смог убедиться, эти выписки носили слишком утилитарный характер. Между тем оба письма оказались настолько любопытными, что заслуживали того, чтобы снять с них копии.