- А без философов, считаешь ты, они не смогут об этом договориться?
- Ты, любимый мой, упускаешь из виду вопрос дефиниций, - иронично ответила она, - те люди, которые начинают судить и договариваться об общественном благе, уже в силу этого занятия становятся философами. Философы - это не какой-то особый род живых существ, как, например, курица или лошадь, а просто люди, которые занимаются особым родом умственных действий.
- Ты хочешь сказать, что когда я рассуждаю об общественном благе, то непременно становлюсь философом? – с некоторым удивлением спросил я.
- Ну, разумеется. Точно так же, как, занимаясь ведением войны, ты становишься центурионом, занимаясь гражданским порядком - претором, а занимаясь торговлей - коммерсантом. Но, поскольку основным твоим занятием всегда была война, то ты и торгуешь, как центурион, и порядок поддерживаешь, как центурион, и философствуешь, как центурион. Такова твоя форма психэ, то есть – анимистической силы рассудка и побуждений, как это объяснено в трудах последователей Пиррона, каковые ты мог бы прочесть, если бы нашел время зайти в нашу библиотеку. Этим бы, заодно, ты подал хороший пример детям, тебе так не кажется?
Последнее слово, как всегда в таких диспутах, осталось за Юстиной. С того дня я решил, что действительно надо чаще посещать нашу библиотеку, и правду сказать, это принесло мне значительную пользу. Помимо полезных практических советов по муниципальному управлению и строительству общественных сооружений, я нашел в книгах множество мыслей, которые побудили меня более широко смотреть на события в окружающем мире.
С другой стороны, и беседы с Рогрэдом, дали мне очень много. Помню, мы сидели с кувшином эля у вращающегося колеса только что заработавшей водяной мельницы.
Тогда из Рима дошло известие о гибели Гая Калигулы от мечей Кассия Хереи и Корнелия Сабина, которые затем сами были умерщвлены трусливым Клавдием. Он же стал цезарем лишь потому, что попался под ноги легионеру Грату в день, когда убивали Калигулу. В придачу к этим новостям, мне пришло частное письмо, где был прямой намек, что если я обращусь к сенату с соответствующей просьбой, то цезарь вернет меня из ссылки, и даст должность не ниже той, с которой я был отставлен его безумным предшественником.
- Вернешься в Рим? – спросил меня Рогрэд.
- Зачем? – ответил я, - здесь у меня боевые товарищи, здесь много чего построено моими руками, здесь мой дом, и здесь мне хорошо.
- Верно решил, ратман, - сказал мой новый родич, - у богов своя мельница, а у нас – своя.