Солнце исчезает. Мы спускаемся с перевала практически в полной темноте. Язык ледника с этой стороны очень короткий и вскоре под ногами начинают шуршать мелкие камешки. За время спуска я дважды ложусь и отдыхаю. Сил совсем не осталось.
Ночуем на обочине той самой дороги, что видели сверху. Анальгин на какое-то время сбивает температуру, но к утру она поднимается снова. Первые лучи солнца, брызнувшие мне в глаза из-за гор, я встречаю с невероятным облегчением. У меня появилась навязчивая идея, фобия — я боюсь умереть ночью. Точнее, не так: в голове засела мысль — если я умру, то именно ночью. Ночь — время зла. Я сижу на укатанной щебенке и вслух рассуждаю об этом. Свет — добро, тьма — зло. Куда прячется зло днем, когда светло? А где скрывается добро ночью? Я убежден — найдя ответы на эти вопросы, я раскрою главную тайну мироздания.
Нефедов щупает мой лоб, качает головой.
— Похоже, у тебя все сорок. Анальгина осталось семь таблеток. Давай сразу три штуки — и пойдем.
Я слышу профессора и понимаю, о чем он говорит, но мне его слова кажутся неважными и ненужными. По крайней мере, от той проблемы, которую решаю я, они отстоят очень далеко.
Жую анальгин. Внутренняя дискуссия о добре и зле, занявшая все мое сознание, начинает потихоньку сдуваться, исчезать и вскоре голова проясняется. Я обливаюсь потом. Жар спадает.
— Идти можешь? — спрашивает Нефедов.
— Куда?
— Эта дорога, — он указывает на укатанную щебенку под ногами, — судя по всему, то самое неизвестное ответвление Великого Шелкового пути, по которому в свое время прошел Марко Поло. Потаенный тракт. Он ведет в Китай мимо легендарной горы Буй-cap, которой поклоняются местные.
Пытаюсь встать на ноги и вижу машину, грузовик. Он выруливает из-за скал и мчится прямо к нам, звеня, грохоча и посверкивая включенными фарами. За грузовиком тянется широкий пыльный шлейф.
— Шашпай[2], - непонятно говорит Нефедов и поднимает руку. Этот жест известен каждому водителю на любом из континентов.
Грузовик тормозит. Облако пыли догоняет его и накрывает нас. Когда пыль оседает, из кабины высовывается носатый афганец с пышными усами и весело кричит:
— Ассалаам алейкум! Чиз хэвли[3]?
Нефедов важно кивает, мол, понял, и не спеша отвечает:
— Ташакур, кха. Чарта зи[4]?
— Мофсар, маже малум нахст[5], - продолжая улыбаться, мотает головой афганец.
Он говорит на ваханском. Я его почти не знаю. Пушту, похоже, не понимает, — скрипит зубами Нефедов. — Попробовать на фарси?
И профессор кричит, подкрепляя свои слова обильной жестикуляцией:
— Салам, дуст! Шамо ба забан фарси