а не только
большая часть меня спускалась под землю в окрестностях Тулсы в поисках атомной боеголовки.
Обнаружив боеголовку, я обрадовался, что оставил свой мозг в безопасности, поскольку мой специально отлаженный счетчик Гейгера начал зашкаливать. Я связался с Хьюстоном по рации и сообщил центру контроля о том, где нахожусь и как проходит задание. В ответ мне сообщили инструкции по демонтажу боеголовки, основывающиеся на моих наблюдениях на месте. Я включил газовую горелку и принялся за дело. Вдруг произошла ужасная вещь. Я совершенно оглох. Сначала я подумал, что сломались наушники моей рации, но когда я постучал по шлему, то ничего не услышал. По-видимому, сломались слуховые приемопередатчики. Я больше не мог слышать ни Хьюстон, ни собственный голос, но я мог говорить. Я начал описывать то, что со мной происходило. В середине предложения я понял, что случилось еще что-то. Мой голосовой аппарат внезапно прекратил работать. Потом отказала правая рука — полетел еще один приемопередатчик. Дело было плохо. Но худшее было еще впереди. Через несколько минут я ослеп. Я проклял свою судьбу; потом я проклял ученых, впутавших меня в это опасное предприятие. Оглохший, ослепший и неподвижный, я сидел в радиоактивной дыре, более чем на километр вглубь под Тулсой. Тут нарушилась последняя связь, и внезапно я оказался перед новой и еще более шокирующей проблемой — если минуту назад я был заживо погребен в Оклахоме, то теперь я был лишен тела в Хьюстоне. Свое новое положение я осмыслил не сразу. Мне понадобилось несколько минут, чтобы понять, что мое бедное тело лежало за несколько сот миль от меня с головой, набитой бесполезным электронным оборудованием, и, если не считать бьющегося сердца и дышащих легких, было так же безжизненно, как тело любого донора сердечной мышцы. Изменение перспективы, ранее казавшееся мне почти невозможным, теперь было совершенно естественным. Хотя я снова мог представить себя в теле под Тулсой, поддержание этой иллюзии требовало некоторого усилия. Разумеется, предполагать, что я еще находился в Оклахоме, было иллюзией — ведь я потерял всякий контакт с тем телом.
Тогда мне пришло в голову одно из тех внезапных озарений, к которым мы должны относиться с осторожностью. Я подумал, что наткнулся на впечатляющую демонстрацию нематериальности души, основанную на физикалистских принципах и предпосылках. Ведь когда последняя радиосвязь между Тулсой и Хьюстоном прекратилась, я поменял местоположение со скоростью света! И моя масса при этом не увеличилась! То, что переместилось из пункта А в пункт Б с такой скоростью, безусловно было мной или, по крайней мере, моей душой или разумом — лишенным массы центром моего существа и вместилищем моего сознания. Моя