Манжурова сидела у микроскопа, когда он вошел. Подняла голову и опять уткнулась в микроскоп.
— Отчего умерла Клеопатра? — с ходу спросил он.
Не отрываясь от работы, Манжурова небрежно бросила:
— Порченные консервы. — Лицо ее было сосредоточенно скучным.
— Точно?
— Точно.
— Ясное море!
Ирина вздрогнула, обернулась.
— Ясное море! — повторил он весело. — Отчего ты такая кислая, Ирина? Отчего люди вообще часто хмурятся? Злятся? — и, не дав ей опомниться, выскочил из лаборатории.
Был обычный сентябрьский день с чадом машин и деловой кутерьмой. Некторов шел по улицам и смотрел вокруг глазами человека, который вдруг вынырнул из черной пропасти и вот оглушен, ослеплен и очарован хлынувшими на него звуками, красками, запахами.
Я иду. Мои ноги твердо ступают по земле, воздух омывает мои легкие, сердце стучит в полную мощь, глаза впитывают, уши внимают, — ликовало его существо. — Я ощущаю, чувствую, думаю. Я — человек! Я — живу!
Мимо пробежала облезлая рыжая дворняга с высунутым языком. Некторов обернулся и с восторгом проводил ее глазами — в жизни не видел такой прелестной собаки! С работы деловым шагом возвращались люди, и он вдруг впервые разглядел, как они по-разному красивы в своей озабоченности, погруженности в себя или веселой открытости. Все вокруг куда-то спешили, бежали, ехали. Троллейбусы были переполнены пассажирами, сновали автомобили, мотоциклы. И это всеобщее движение было символом самой жизни, ее буйства и торжества.
Что-то щелкнуло его в макушку, под ноги подкатился блестящий орешек каштана. Мимо проехала стайка девчонок на велосипедах. Одна из них, длинноногая, с рыжей челкой, чем-то смахивала на Октябреву, и он заспешил в клинику.
Они столкнулись в вестибюле.
— Где вы пропадали? Пожалуйста, докладывайте, когда собираетесь куда-нибудь исчезнуть.
Лицо Октябревой было взволнованно, веки чуть припухли, Неужели плакала?
— Весь парк обегала. Где вас носило?
— Леночка! — он улыбался до ушей. — Вы и вправду переживали?
Подошел, взял ее руку, прислонил ладонью к своей щеке. Не место и не время было для подобных сцен, но оба оцепенели, как в детской игре «замри», и он вдруг увидел в ее глазах свое отражение. С минуту строго рассматривал его, потом обнял ее за плечи, повернул к зеркалу, перед которым они остановились, и грустно сказал, глядя на маленького пухлощекого человека и стройную девушку:
— Видишь, как мы не смотримся рядом. Но главное, я — жив! Поэтому знаю, что мне делать. — И непонятно для Октябревой добавил; — Обещаю тебе исполнить это.