Ника заметила, что Зинуля почти дословно цитирует то письмо, которое ей, в общем, читать не следовало. Его просили передать Нике в запечатанном конверте.
Впрочем, Ника ведь сама только что повторила вслух некоторые фразы. Ей хотелось попробовать на вкус стиль анонимного послания, чтобы хоть какая-то догадка мелькнула в голове, кто писал и зачем. А Зинуля сразу запомнила. У нее всегда была отличная память.
– Где ты остановилась?
– В лучшей гостинице. У меня ведь от тех семисот осталась куча денег. Я не стала покупать обратный билет. Я решила, ты сейчас богатенькая у нас. Мы же все равно вместе полетим в Москву. Я правильно решила?
– Да, конечно…
Дома, до возвращения мужа, Ника стала названивать в Москву. Сначала набрала по инерции номер квартиры Ракитиных, который знала наизусть. Там были тоскливые протяжные гудки. Трубку никто не брал. Потом, дрожащими руками листая старую записную книжку, отыскала номер Никиткиной бывшей жены Галины, и ей тут же ответил детский голос. Это была Машенька, двенадцатилетняя Никиткина дочь. Она ничуть не удивилась звонку.
– Вероника Сергеевна? Здравствуйте. Вы уже знаете про папу? Похороны в среду, в одиннадцать, на Востряковском кладбище.
Голос у девочки был совершенно деревянный. Ника не решилась задавать ребенку никаких вопросов.
Гриша вернулся поздно. Щеки его порозовели, аппетит был отличный.
– Ты сделала большую ошибку, что не поехала со мной, – сказал он, сочно целуя ее в губы, – я минут двадцать поплавал в реке после баньки. Заметь, не просто окунулся и выбежал, а поплавал. Вода ледяная, но такая мягкая, чудо.
– Молодец, – слабо улыбнулась Ника и подумала: «Знает или нет?»
– Все-таки наша сибирская парная – великое дело, – продолжал он, – ни с какой сауной не сравнить. Особенно если грамотно поддавать да веничком хорошенько… ох, прямо как будто заново родился. Борисыч, банщик, знаешь что придумал? Воду для пара настаивает на клюквенных листочках, плюс почки березовые, и хвои молодой совсем чуть-чуть. Да, ты представляешь, я, оказывается, за последние десять дней потерял четыре с половиной килограмма, догадался взвеситься в бане. Теперь хорошо бы удержать форму не набрать опять…
– Три дня назад погиб Никита Ракитин, – тихо произнесла Ника.
Улыбка сползала с его лица мучительно медленно было видно, как не хочется ему переходить от приятных банных впечатлений к другому, совсем неприятному разговору. Он долго молчал, пока наконец лицо его не приобрело серьезное, озабоченное, приличное случаю выражение.
– Да, я уже знаю. Если честно, не хотел тебе говорить перед инаугурацией, но, оказывается, уже сообщили. Кто, если не секрет?