Он понимал это. Но никакое понимание не могло унять бешенство безумной сущности от того, что его Элен была настолько измучена.
— Я знаю, детка, знаю… — его ладони обхватили ее лицо. Это он не мог не прикасаться к ней. Не мог не скользить грубыми, покрытыми шрамами пальцами по ее щекам, отводя волосы, обводя черты. Не касаться губами, в легких, почти нежных, поцелуях. — Но, раздери меня бес! Если ты еще раз так меня напугаешь, я кандалами прикую тебя к себе. И в этот раз, не освобожу.
— Кандалы…? — Элен лукаво вздернула бровь, облизывая губы, в попытке поймать его палец, которым Макс скользил по ее коже. Она пыталась отвлечь его. Помочь. — Мне нравится такая идея…
Ее губы обхватили кончик его большого пальца, и клыки легонько сжались на коже безумца.
Макс не выдержал. Зарычав, он снова впился в ее губы поцелуем.
Эта ласка не была страстью. Не только ею. Он просто дико, безумно, по-настоящему был рад, что она не пострадала. И ему требовались доказательства этого. Постоянно. Каждые несколько минут.
Макс не мог полагаться на веру в любом вопросе, касающемся Элен.
И только через пару минут, смог позволить отстраниться ей. На три миллиметра. Ровно на три. Большего, пока, Макс не пережил бы.
Паранойя не ушла. Лишь наростала от каждой минуты счастья, эйфории, которые он испытывал, держа Элен в своих объятиях.
Еще раз глубоко вдохнув, так, чтобы ее аромат переполнил его легкие, Максимилиан, наконец-то, смог осмотреться.
Картина ночной равнины не радовала своим видом. Каждый из мужчин, едва не до боли, сжимал свою любимую в объятиях. И безумный вампир не мог не понять их.
Сирина, и та, человек, Лилиана, которую так крепко обнимал Теодорус, были без сознания. И если со смертной вопросов не возникало, то видеть в беспямятстве вампира… Бес! Это не было тем, что доводилось часто наблюдать Максу. Даже за все свое существование в доме Аристарха, он такого не встречал.
Пекло! И представить казалось сложным, что же могло вызвать подобное…
Михаэль был целиком сосредоточен на Рине.
Макс отвернулся от друга, зная, что если помощь будет нужна, тот не побрезгует взять ее любым способом и всмотрелся в лицо того, кого столетиями считал врагом.
Честно признавая, что поражен.
Безумец ошибся в оценке отношения этого Древнего к хрупкой смертной… Достаточно сильной и отчаянно, однако, чтобы призвать Кали…
На вечно безразличном, холодном лице Теодоруса было написано отчаяние.
Неприкрытая боль. Дикая, неконтролируемая агония.
Сложно было не понять таких эмоций его нового союзника.
Максимилиан имел некотрое представление о том, как именно пытал Тео. И получил он его из первых рук. Сам безумец, при всей своей любви к чужой боли, никогда не смог бы применить эти пытки. Неконтролируемое безумие не позволяло ему использовать такие методы.