Уин быстро на него посмотрела. То был Меррипен… но, как сказала Амелия, он был другим. Он похудел, наверное, килограммов на пять. Рубашка его была распахнута у ворота, открывая смуглую безволосую грудь. Вначале Уин подумала, что лишь из-за игры света бицепсы показались ей мощными. Господи, каким сильным он стал!
Но ничто не заинтриговало и не поразило ее так, как его лицо. Он по-прежнему был красив словно дьявол. Эти его черные глаза, этот грешный рот, четкие рубленые линии носа и высоких скул. Но появились и новые черты — горькие складки, пролегшие от носа к губам, хмурые складки между густыми бровями. И, что ее беспокоило больше всего, намек на жестокость в выражении лица. Этот человек выглядел так, будто способен на такое, что ее Меррипен не сделал бы никогда.
И в отчаянном изумлении она спросила себя: что с ним случилось?
Он подошел к ней. Она забыла, какими плавными были его движения, забыла о необычайно мощной жизненной силе, исходящей от него, такой, что, казалось, заряжала воздух в комнате. Уин торопливо опустила голову.
Меррипен прикоснулся к ней и почувствовал, как она вздрогнула, отшатнувшись..
— Ты недавно работаешь, — без тени жалости констатировал он.
Она выдавила хриплым шепотом:
— Да.
— Я не сделаю тебе больно. — Меррипен подвел ее к столу. Она стояла, отвернувшись от него, а он, подойдя к ней со спины, расстегнул застежку ее плаща у ворота. Тяжелый плащ упал на пол, открыв его взгляду ее светлые волосы, гладко зачесанные назад, свободно ниспадавшие там, где заканчивались гребни. Она слышала, как он с шумом вздохнул и затаил дыхание. Несколько секунд он не двигался. Уин закрыла глаза, когда Меррипен провел ладонями по ее талии. Тело ее стало полнее, женственнее, сильнее там, где раньше было хрупким. На ней не было корсета, хотя любая порядочная женщина всегда носит корсет. Из этого мужчина мог сделать только один вывод.
Он наклонился, поднял ее плащ и положил сбоку на стол. Уин почувствовала, как он коснулся ее своим телом. Его запах, чистый и густой, такой мужественный, открыл шлюзы воспоминаний. Он пах свободой, ветром, сухой листвой и промоченной дождем землей. Он пах Меррипеном.
Ей не хотелось ощущать себя такой беззащитно и безнадежно влюбленной, и в то же время она понимала, что не должна удивляться тому, что с ней происходило. Что-то в нем всегда задевало ее за живое, преодолевало все заслоны, заставляло жить одними низменными инстинктами. Это грубое возбуждение было ужасным и сладостным, и ни один мужчина никогда не творил с ней такое. Никто, кроме него.