— А он провалился уже, — спокойно ответила Инна. — На полную «десятку» провалился.
— Понятно.
— Ничего вам, Роман, не понятно. Никогда вы не знали той жизни, в которой он варился, и дай вам бог — желаю от чистого сердца — не узнать. Пошло там все и мерзко. А меня он, между прочим, подобрал, когда я в петлю хотела лезть. Как кошку подобрал, подкормил и даже дал возможность красивой шерсткой обзавестись.
Музыка звучала чуть слышно. Тоскующая Магдалина бередила сердце.
— Выключите, — попросила Инна. — Поставьте Высоцкого.
Роман замешкался, и она почти закричала на него:
— Смените музыку, пусть крутится то, что сердце не жалит — рвет на части!
— Ну уж... — скептически протянул Роман. Но кассету сменил, и хрипловатый сильный голос певца под высокое напряжение гитарных струн ворвался в туманы прошлого, рассеял их.
— Это то, что я люблю! — Инна снова оживилась. — Вот, Роман, и здесь мы — разные.
— Так это же хорошо!
— До поры.
Звонок у телефона был низкий, успокаивающий. Роман долго подбирал такой тембр — чтобы не раздражал, не сбрасывал своей внезапностью со стула.
Роман извинился перед Инной, взял трубку.
— Как вы там, воркуете? — В голосе Лины слышалась насмешка.
— Линок, не будь занудой.
— Ты уже окончательно морально разложился или только к тому дело идет?
— Линка!
— Звоню из автомата, кино закончилось, следователя по прозвищу Шериф убили... Я зайду к Зойке, попьем чаю.
— Приходи домой.
— Нет уж... Я дала тебе время до 23.00. Не беспокойся, еще рано, мы с Зойкой поболтаем, не забудь, что кофе в буфете, печенье там же, сахар в голубенькой сахарнице. Привет твоей пассии.
Инна отчужденно смотрела в окно, его легкие, колеблющиеся на ветерке шторы отделяли комнату от огромного мира.
— А у меня никогда не было старшего брата, — сказала Инна.
Роман промолчал.
— Иногда мне очень хотелось, чтобы у меня был умный, сильный, добрый старший брат. Пусть бы он даже изредка поколачивал меня, но защищал. И чтобы все на стометровке знали его и шептались: «Не трогайте Инку, а то за ее братом не заржавеет...»
— Давайте пить кофе! — предложил Роман. — Или, может, вы хотите чаю?
— Да, уютный ваши предки мирок соорудили! — Инна держалась спокойно, но в голосе злость, раздражение, нервная крикливость. — Картинки, книжки, столовое серебро, умная музыка, светская беседа... Чаю я не хочу! А знаете, чего хотелось бы, мой сдержанный рыцарь? Чтобы вы как следует выпили, были со мной грубым, поволокли бы меня туда, куда положено таскать таких, как я, а если бы вздумала собачиться, стукнули для острастки, чтобы твердо знала — твое место на половике и когда тебя приглашают в кровать, то должна благодарить, а не брыкаться.