— Чего-то я не понял тебя, Олюшка… Забижает кто, али напротив — твои побасенки хвалит? Резать мне сего молодца али миловать?
— Сама не разберу, дедушка, — продолжая посмеиваться, ответила молодуха. — Давай у молодца спросим.
Только теперь Владигор понял, что его разыграли — беззлобно, да с умом. Еще чуток — и стал бы посмешищем для всех, кто, привлеченный нежданным весельем, поспешил к скоморошьей кибитке.
И как он сразу не сообразил, что за девица перед ним выкобенивается? Все дело в том, наверное, что синегорские скоморохи, которых ему встречать доводилось, всегда были мужеского обличья, к тому же — увечные и малорослые. Лысый старикашка, хотя и без видимых изъянов был, скоморошеству вполне соответствовал. Но вот внучка его…
Ничего лучшего не придумав, Владигор поклонился обоим и чистосердечно признался:
— Каюсь, люди добрые! Уели вы меня, чужеземца, до косточек. Никогда бы не подумал, что среди венедских скоморохов столь велеречивые да прекрасноликие…
— …шастают, юродствуют и балабокают! — под общий смех договорила вместо него молодуха, а сморчок-старичок продолжил:
— И на гуслях звенькают, и на дудках гудкают, и поют, и пляшут — за пустую кашу! И нашим, и вашим, и Машам, и Дашам, и нищему, и хищному — всякому-растакому, было бы кому!
Невесть откуда в его руках появились гусли. Трижды ударив по струнам всей пятерней и тем самым призвав людей к тишине, старик с неожиданной легкостью пробежался по ладам заскорузлыми пальцами, извлекая из почерневшего от многолетья инструмента цветастую мелодию. Ей тут же начали вторить переливчатые звуки свирели, которую, ловко вынув из рукава, поднесла к своим губам златоокая красавица.
Свирель и гусли какое-то время перекликались меж собой, будто спорили, но очень скоро сошлись в разудалой песенке, и старик затараторил скороговоркой:
— Сказочка-рассказочка для баб и мужиков — на том из языков, которого не знаем, однако понимаем — тарабарщинка! Не судите, не корите, не ругайте сгоряча. С перва раза не смекнете — позовите толмача!
Молодуха, оторвавшись от свирели, с хитрецой оглядела народ и запела нарочито нравоучительно:
«Манмазейка Малмалека, трандыхаться не ходи
в те краюхи, где Грозека крандыётся на пути!» —
так твердонила Малека Малмалеку своему.
Но не слухал Малмалека — трандыхал в краюхиму!
И у самой океаны,
где хлюпаются киты,
наступил свои топтаны
на Грозекины хвосты!
Тут песенку подхватил старик:
Разбузанилась Грозека,
зарырыкала: «Хро-хро!» —
и глупеха Малмалека ухватила за перо!
Вновь запела девица, на сей раз по-детски пискляво: