— Да какая беда может стрястись из-за двух-трех десятков, ну, пусть даже сотни-другой новых словечек?
— Всякое слово рождается вместе с предметом или понятием, поскольку служит для обозначения вещи или явления. Но сейчас некоторые слова возникли вдруг как бы сами собой — до того, как в Поднебесном мире объявилась их первопричина. И я знаю, что эти слова и выражения принадлежат совсем иной реальности…
— Откуда ты можешь знать, собрат?
— Знаю.
— Ох уж эти вечные твои недомолвки! Иной раз мне кажется, Белун, что ты преднамеренно пускаешь пыль в глаза, чтобы демонстрировать нам свою тайную мудрость.
— Не надо злиться, Гвидор. Еще не было случая, чтобы из уст Белуна прозвучала ложь. Если он не раскрывает нам тайного источника своего многознания, уверена, на то есть важные причины.
— Я все же не понимаю, почему проникновение каких-то словечек из чуждой реальности вредит нашему Времени?
— Все дело в том, Добран, что разрушается смысловая уравновешенность Времени и Пространства. Резко увеличивается опасность наступления всеобщего хаоса. Причина и следствие теряют логические взаимосвязи…
— Постой, собрат! Твои объяснения столь заумны, что я не в силах понять их. Думаю, Зарема и Гвидор тоже. Не лучше ли прибегнуть к нашему испытанному способу — к прямому магическому общению? Надеюсь, объяснения на мысленном уровне окажутся более доходчивыми.
— Что ж, я согласен. Давайте попробуем…
Здесь в памяти Владигора вновь был непроницаемый туман. Так что суть разъяснений Белуна оставалась ему недоступной. Почему чародеев тревожили какие-то новые слова? И что это за слова? Имеют ли они отношения к «тарабарскому» языку венедских скоморохов, к выражениям Ольги и Яреца?
Нет, подумал Владигор, чародеи наверняка рассуждали о чем-то ином. А все эти «ухандакалы» и «тягомотины» никакой опасности из себя не представляют.
Помогая обозникам сцеплять в круг телеги (за их прикрытием, если нужда возникнет, будет удобнее держать оборону), он поневоле прислушивался к негромким разговорам венедов — и не находил в их словах ничего странного.
Когда работа была закончена, купец Ставр позвал всех отужинать у костра. Демид, сожалея о своей вспышке, молча протянул синегорцу деревянную ложку — дескать, не рыбацким же тесаком щи хлебать. А затем сказал:
— В охранение пойдешь последним, перед рассветом. Поэтому не засиживайся особо, выспись.
— Хорошо, старшой, — ответил Владигор. Про себя же еще раз отметил, что дружинный сотник свое дело знает отлично. Не стал дробить ночь человеку, который почти весь день за лошадьми бежал. Дает возможность отдохнуть, не пытаясь отыграться за недавнюю стычку, едва не приведшую к смертельному поединку.