Однажды вечером в Арнук пробудился охотничий инстинкт и таинственным неведомым образом ее желание стало известно волку. Когда на землю опустились поздние летние сумерки, Арнук в одиночку ушла в потемневшие равнины, в полной уверенности, что теперь волк ни на мгновение не покинет щенков до ее возвращения.
Она не собиралась уходить надолго, но в нескольких милях от реки натолкнулась на группу молодых оленей. Это были прекрасные животные и к тому же упитанные, что необычно для этого времени года. Арнук приелось постное мясо, и она обежала вокруг отдыхающих оленей, обуреваемая острым чувством голода.
Порыв внезапно изменившегося ветра выдал ее, всполошившиеся олени вскочили на ноги и кинулись бежать. Голод подстегивал Арнук, а ночь была ночью охоты. Поэтому лайка решилась пуститься в долгую погоню.
Когда время прогнало с земли недолгую тьму и поднялся северный ранний предрассветный ветер, молодой волк очнулся от своего бдения у входа в пещеру. Неясное тяжелое чувство заставило его обернуться к логову и глубоко заглянуть в него. Все было хорошо, щенки спали, сгрудившись в один тесный клубок, их крепкие ножки подрагивали во сне. Но засевшая в мозгу колючка беспокойства не оставила волка в покое, и он повернулся к реке, где тусклый свет уже лился на валы дальних гребней, открывая их один за другим.
Может быть, его тревожило долгое отсутствие Арнук или беспокоили неведомые человеку предчувствия… Он побежал в сторону от логова, принюхиваясь к остывшему следу собаки, в надежде увидеть ее приближающийся силуэт на посеревшей равнине.
Волк удалился от логова не больше чем на четверть мили, как вдруг неясное ощущение скрытой опасности обрело зримые очертания. Легкий вихрь донес до его ноздрей запах северного ветра, и в то же мгновение он понял, что же беспокоило его с момента пробуждения. Волк стремительно ринулся назад к пещере.
Когда он взбежал на ближний к логову гребень, резкий запах росомахи ударил ему в ноздри и наполнил яростью все его существо. С прижатыми к голове ушами и клокочущим в глотке неудержимым гневом он слетел по склону в шесть гигантских прыжков.
Самец росомахи, который перезимовал в той самой пещере, где сейчас повизгивали во сне щенки Арнук, был крупным зверем шестидесяти фунтов весом, чьи лучшие годы не так давно миновали, а нрав с тех пор заметно ухудшился. Этой весной он в поисках самки обследовал сотни миль окрест, но так никого и не встретил. В ночь охоты Арнук он вернулся к речному броду, ожидая увидеть здесь немало утонувших оленей. Вместо этого он нашел лишь чисто обглоданные кости и следы, говорящие о том, что принадлежащие ему одному по праву, как он считал, запасы были нагло захвачены волком и собакой. Его настроение стало еще хуже, а когда его сморщившийся нос уловил тоненькую струйку запаха щенков, исходящего из того места, где была его зимняя нора, он не стал медлить. С голодной дрожью в утробе он отвернул от реки в предрассветную серую мглу, зашел с подветренной стороны к пещере, отыскал выступ скалы, из-за которого мог незаметно следить за логовом, и залег там. Он выждал, пока молодой волк не отбежал от входа в логово и не направился в сторону равнин.