— Вот это действительно настоящий советчик! — воскликнул г-н Ошон, польщенный тем, что его оценил парижский стряпчий.
— О, Дерош — замечательный малый, — подтвердил Жозеф.
— Было бы небесполезно показать это письмо нашим обеим женщинам, — продолжал старый скряга.
— Возьмите его, — сказал художник, вручая письмо старику. — А я намереваюсь завтра уехать и хочу попрощаться с дядей.
— Ах, тут имеется приписка, — сказал старик Ошон. — Господин Дерош просит вас сжечь письмо.
— Вы сожжете его после того, как покажете матушке, — сказал художник.
Жозеф Бридо оделся, пересек маленькую площадь и предстал перед своим дядей, который в эту минуту кончал завтрак. Флора и Макс были за столом.
— Не вставайте, дорогой дядя, я пришел попрощаться с вами.
— Вы уезжаете? — сказал Макс, переглянувшись с Флорой.
— Да, у меня есть работа в замке де Серизи. Я тем более тороплюсь с отъездом, что граф пользуется большим влиянием в палате пэров и мог бы оказать услугу моему бедному брату.
— Отлично, работай, — с глуповатым видом сказал Руже, который показался Жозефу чрезвычайно изменившимся. — Нужно работать... Я огорчен, что вы уезжаете...
— О, мама еще останется на некоторое время, — ответил Жозеф.
Макс сделал движение губами, замеченное хозяйкой и означавшее: «Они хотят осуществить план, о котором мне говорил Барух».
— Я очень рад, что побывал здесь, — сказал Жозеф, — так как имел удовольствие познакомиться с вами и вы обогатили мою мастерскую...
— Да, — сказала Баламутка, — вместо того чтобы сказать вашему дяде правду о стоимости картин, которые оцениваются больше чем в сто тысяч франков, вы поспешили отправить их в Париж. Бедный наш старичок, он все равно что ребенок! В Бурже нам сказали, что среди этих картин есть одна маленькая работа Кузена... или как его? — Пуссена, которая до революции висела на хорах собора, — она одна стоит тридцать тысяч франков...
— Это нехорошо, племянник, — сказал старик по знаку Макса, не замеченному Жозефом.
— Скажите-ка откровенно, — смеясь, подхватил солдат, — сколько, говоря по чести, стоят картины? Черт побери! Вы хитростью выманили их у вашего дяди, это ваше право — дяди и созданы для того, чтобы их облапошивали! Судьба отказала мне в дядюшках; но, черт побери, если б они у меня имелись, я не пощадил бы их.
— Знаете ли вы, сударь, сколько стоят ваши картины? — сказала Флора, обращаясь к Руже. — Сколько, по-вашему, господин Жозеф?
— Да по-моему... — ответил художник, покраснев как рак, — картины стоят немало.
— Говорят, вы их оценили Ошону в сто пятьдесят тысяч франков, — сказала Флора. — Это правда?