Когда в дом входит Эксодус, все мы чувствуем облегчение.
— Где он?
Эксодус бросает сумки и несется наверх. Мы идем за ним и толпой вваливаемся в комнату родителей, как мы делали каждое воскресное утро перед тем как идти в церковь. Мама заставляла нас заходить к ним в комнату, чтобы проверить, начистили ли мы ботинки и привели ли в порядок прическу. Дядя Энцо стоит с одной стороны кровати, а мама — с другой. Увидев дядю Энцо, Эксодус медлит, не понимая, что происходит. Дядя встает и отступает от кровати. Эксодус кратко обнимает дядю, потом подходит к кровати и опускается рядом с папой на колени.
— Папа, я дома. Слышишь меня?
Папа не открывает глаз с прошлого вечера.
— Сожми мою руку, пап. Это я, Экс. Я дома. Я вернулся. Вернулся.
Наверное, папа сжал Эксодусу руку, потому что тот вскрикивает:
— Вот так, папа. Сжимай мою руку. Хорошо.
Мама проводит рукой по густым кудрявым папиным волосам. Потом достает из кармана носовой платок. Папины глаза закрыты, а по его щекам катятся слезы. Мама нежно вытирает их и говорит:
— Он умер. — Его лицо навсегда останется в ее памяти. — Ушел мой голубчик.
Когда из похоронного бюро приходят, чтобы забрать папу, то братья настаивают, чтобы мама, Розмари и я оставались в гостиной до тех пор, пока его не увезут на катафалке. Дядя Энцо идет вместе с братьями. Кажется, будто он всегда был частью нашей жизни.
— Мама, когда ты звонила дяде Энцо? — спрашиваю я.
— Я не звонила.
— Это сделала я, — тихо говорит Розмари. — Я не могла допустить, чтобы папа ушел, не попрощавшись со своим единственным братом. Надеюсь, я правильно поступила.
Мама обнимает Розмари:
— Да, ты все верно сделала.
После папиных похорон прошло уже несколько недель. Они удивительным образом сплотили нашу семью как никогда прежде, а еще мы поняли, что значил Антонио Сартори для жителей Гринвича. Много-много лет папа возвращался домой и рассказывал смешные случаи, которые происходили с покупателями; иногда он рассказывал и грустные истории о голодающих семьях или высказывал свои остроумные соображения о том, что такое работать по старинке в современном мире.
Единственное исключение, которое он сделал в своей лавке, — это разрешил использовать лед для хранения рыбы.
Мне всегда казалось, что я унаследовала мамин характер, но когда папы не стало, я поняла, насколько я похожа на него. Он во всем стремился к совершенству. «Для вас это — куча апельсинов, но для меня это скульптура», — говорил он, выкладывая апельсины в идеальную пирамиду. Он с тщанием расставлял коробки с пастой и с искусством живописца раскладывал зелень. Произведением искусства было и то, как он выкладывал на полке салями, распределяя ее по длине и толщине, так чтобы покупатели быстро могли подобрать тот сорт, который им нужен. Точно так же и я отношусь к своей работе. Постоянное стремление к совершенству — вот моя задача и право заказчиц. В конце концов, за это мне и платят. У папы был тот же подход.