Спокойную, неторопливую санитарку тетю Клаву будто подменил кто.
— Доктор, доктор! — закричала она во весь голос. — Сережка встал! Метнулась к ординаторской и, столкнувшись нос к носу с Кузнецовым, вцепилась в халат. — Поднялся на ноги Сергей-то! Господи, да скорей же вы! Встал ведь, родимый!
Сергей, перепоясанный через грудь бинтами, босой, в синих трусах, стоял около койки, бледный, худой, и открыто, по-детски, улыбался. Рядом с ним, придерживая его за спину, стояла Таня. У раскрытых дверей толпились больные, дежурные сестры, няни, врачи, смотрели и не верили своим глазам: человек восстал из мертвых. Егорыч, морщась от боли, сидел на постели и приговаривал:
— Молодец! Аи да Сережка! Аи да герой! Орел парень! Так держать!
А у "орла" кружилась голова, черными пятнами застилало глаза, подкашивались ноги, и крепкий деревянный пол норовил ускользнуть из-под него, словно качающийся на волнах утлый плотишко.
В тот день Сергей дважды поднимался на ноги. Во второй раз, простояв минуту, попытался шагнуть. Дернул ногой, намереваясь выбросить ее вперед, зашатался и беспомощно упал на постель.
— Черт возьми! — выругался он. — Ходить разучился! Ноги как каменные стали… слушаться не хотят. — Он посмотрел на Таню и, словно оправдываясь за свое неумение ходить, виновато заговорил: — Равновесие трудно держать, качает во все стороны. Хочешь руку выбросить и… А нога нисколько не болит! Не веришь? Придержи немного, я пойду…
— Не надо, Сережа, я верю. Но ты устал. Хватит на сегодня.
А ночью Сергей и Егорыч опять не сомкнули глаз. Да середины ночи в окно заглядывала луна, заливала палату голубоватым светом, и больным казалось, что она напоминает о чем-то давнем, недосягаемо далеком. Душевная боль сливалась с физической и становилась нестерпимой. У Сергея ныла натруженная нога; обливаясь потом, он метался по постели. А Егорыч часто глотал порошки, не испытывая облегчения.
Под утро Сергей задремал. Но тут же был разбужен громким вскриком. В палате горел свет, около мечущегося в бреду Ивана Егоровича суетились дежурная сестра и врач.
— Звони Кузнецову, — услышал Сергей, — Готовь операционную.
На рассвете Ларина оперировали. Григорий Васильевич на расспросы Сергея и Тани нехотя ответил, что операция длилась двадцать минут и все безрезультатно. Егорыча перевели… Е другую палату.
Таня бросилась к двери, но Кузнецов удержал, ее:
— Не надо, он без сознания.
— Как же так, Григорий Васильевич? — волнуясь, проговорил Сергей.
— Вот так, Сережа, мы тоже не боги, черт возьми!
Неожиданно Сергей открыл, что дни не так уж длинны, как они ему казались некоторое время назад. С утра к нему приходил врач-массажист, разрабатывал застоявшиеся суставы ног, потом несколько минут Сергей стоял, с каждым разом все больше убеждаясь, что под ним довольно твердая опора, на которую можно надеяться. Затем Таня перевязывала его полотенцами, делая некое подобие шлеи, бралась за нее, и эй делал три шага к пустующей койке Егорыча. Садился, отдыхал — и снова три шага назад. Каждый шаг — это опаляющая все тело боль. От нее рябит в глазах, бегут невольные слезы и назойливо стучит молоточек в голове: "Еще шаг, еще, еще…"