Утром все встали, самовар согрели. Муж чай заварил, меня спросил:
- Не хошь чаю?
А я и того рада, что хотя спросил-то. И не хотела бы, да не смела сказать, что не хочу.
- Налей чашку, - говорю.
Всего и разговора у нас за весь день было. Он пущальницы из катушечных ниток для зимнего лова вяжет и молчит. Днем у нас ничего не готовлено было, а ему с похмелья есть нужно. Сходит в амбар - то сырого мяса, то сырой рыбы принесет поесть, а мне кусочка не дал. Вечером лег он ко мне в кровать. А я другие сутки лежу, лишний раз повернуться не смею: каждое место болит. Тут меня такая обида взяла! Разлилась я слезами горючими. А в уме думаю: была бы у меня над подушкой петля да могла бы голову поднять, так лучше бы задавилась тут на месте.
Утром Виктор принялся его ругать, трезвого:
- Пьяная ты рожа, дурак ты! Что ты, человеческого мяса захотел? Так ли надо с такой женкой обходиться? Далось дураку счастье в руки, а не умеет владеть. Этак человека искалечил. Добрый хозяин скотину так не бьет. Я смотрю да едва терплю. Пойду с заявкой в правление - тебя же, дурака, засудят за это. Добро бы пьяный был, выпился из ума, тогда не знаешь, что делаешь. А то - трезвый. Молодка, ведь трезвый он был?
Промолчала я сначала, не сказала. Посмотрю на мужа, думаю, сам сознается. А тот молчит. Виктор наступать стал на меня, чтобы сказала. Соскочил с лавки, малицу схватил.
- Пойду в правление, - говорит.
Я же его и уговариваю:
- Бога ради, Витя, не ходи. Зачем грех заводить?
Тогда Виктор остыл.
- Дура, - говорит, - трезвый тиранил, да еще прощаешь.
До весны кое-как прожили. Я себя только одной думой тешу: придет весна, брат на лодке приедет, и уеду я с ним. А муж нет-нет да опять какую-нибудь вину выищет: люди меня похвалят - неладно ему, пить да есть мне надо - тоже грех тяжкий, а если что в горло не лезет - надо есть, а то опять не угодишь, будет расправа. Глаза у меня были чуть не выстеганы, нос - чуть не оторван.
Не каждая бы живой осталась от того, что я за те два года вынесла.
13
Решила я наконец, что уеду. Мужней еды я есть не стала, все раздельно пошло. Друг с другом не говорим.
Брат Алексей приехал в Пустозерск, в гости к своему тестю. Обещал он мне, что когда соберется домой, и меня возьмет.
Люди стали поговаривать:
- От Федьки женка уезжает.
Уговаривают Федора соседи:
- Одумайся, дурак, живи по-хорошему. Поклонись жене, может быть, все обойдется.
Вот уж брат торопит меня, ждет в лодке:
- Погода тихая, поехали.
Пришла я за своим ящиком, откуда ни возьмись - муж. Додумался мне покоряться да извиняться. По-настоящему стал упрашивать. И целует, и говорит ласково, вину признает и прощения просит. Расплакалась я и осталась.