Места наши от городов далеко - за двенадцать быстрых рек, за моря ледовитые, за леса непроходные, за тундры непролазные. Колыхалась наша Печорушка наособине. Никакие вести к нам не доходили, птицы их не приносили. Разве только в царском семействе кто-либо помрет или родится узнавали по звону: повсеместно в церквах колокола звонили. Да еще о войне узнавали по плачу: в деревнях рев стоял.
Дожидаются солдаты отправки, ходят-бродят по Оксину, и семьи за ними волочатся, пока глаза еще видят да ноги носят.
Ночью гроза ударила: гром, молния. Ночь темная, страшная была. Я проснулась и услышала, как под самыми окнами идут солдаты и поют песню:
По архангельской дороге
Идет армия солдатов,
Все солдаты слезно плачут,
Лишь один солдат не плачет.
Он во скрипочку играет,
Всех солдатов утешает;
- Вы не плачьте-ко, солдаты,
Вы не плачьте, молодые.
Как в ответ ему солдаты
Отвечают молодые:
- Да и как же нам не плакать,
Как нам горьких слез не лить?
Наши домички пустеют,
Отцы-матери стареют,
Молоды жены вдовеют,
Наши дети сиротеют.
Слушаю да плачу. Как нож по сердцу резнул. У меня ведь тоже идет на войну брат Алеша. Да и брата бы не было, так я бы все равно плакала. Я уж все на свете пережила - так мне любая боль понятна.
Людям больно, и мне больно и жить тяжело.
Днем у пристани и в домах слышно было, как причитают матери да жены. Особенно убивалась жена Алексея, моя невестка, Лизавета. Она оставалась с двумя ребятишками, третий на запасе. Вот она и плакала:
Уж не ждано было, не думано.
Уж не чато было, неведано,
Что со горем, со печалью,
Со указом немилостивым,
Со приказом да нежалостливым
Осударя да самого царя.
Уж тут горем меня приубило,
Тут печалью да одолило.
Ретиво сердце вередило,
Ровно зубом его укусило,
Как огнем его опалило.
Не в точности я помню, как она плакала, ее слова еще горше были. Все ревут да плачут - где упомнишь!
Алешу мы провожали всей родней, а не только всей семьей. Он людям много не показывал свое горе, а еще людей развеселит да разговорит. Да и чего людям свое горе показывать! Мы все и так его знали. Чем могли его засаривали и веяли, мололи и мельчили. Словами да смехом отгоняем, оно будто и подальше от нас, а отвернулись да замолчали, оно тут же и ютится, около нас.
Я не дождалась, когда брата повезли на пароход. Надо было мне на пожню идти - не своя ведь воля. Работа-то ждет, да хозяевам не терпится. Сколько я ни жила у чужих людей, испытала, что у всех хозяев два ума: один - человеческий, а другой - хозяйский. Одним умом лестят, а другим кастят. Распрощалась я с братом, отправилась на пожню и осталась там со своей новой подругой Агашей.