— Да, я знаю. Я… Послушай… Судя по голосу, ты много выпила. Ты можешь кого-нибудь покалечить…
— Плевать.
— Кэтрин, у тебя был шок, и ты не в себе.
Я судорожно сглотнула. Что-то поднималось во мне. Что-то, что слишком долго таилось.
— В какой части Лондона ты находишься? Хоть это ты мне можешь сказать?
— Запад. Белые дома. Деревья. Дома белые…
Чокнуться можно. Прямые линии, углы, снова прямые линии, и ни одна ни с чем не связана. Я же на этой дороге уже была, точно. И машину эту несколько минут назад видела… Я будто крыса в лабиринте. Лабиринт… Боже, руль какой скользкий.
— Я не могу дышать, Крэйг. Я не могу… дышать…
— Кэтрин, ты видишь какой-нибудь указатель? Вывеску? Паб, ресторан — что-нибудь?!
— «Дан…» «Дансейни» какое-то.
— Хорошо. Теперь паркуйся. Все хорошо.
Ничего не хорошо. Все поднималось и поднималось. Клубилось вокруг меня, как когда-то — вокруг моей матери.
— Катерина? Скажи что-нибудь!
Такси — черное и большое — ехало прямо на меня… В голове отдавался гудок. Крутанув руль, я ушла от лобового удара, но появилось что-то другое… Цвет. Проклятый цвет, которому нет названия.
Он был везде.
1
— Я не чувствую, что я — это я.
— Ты о чем? — В голосе Винни тревога. Но тревожиться ей было не о чем.
— Я имею в виду — я не такая, как прежде.
Таксофон загудел, и я, прижав трубку подбородком к плечу, свободной рукой полезла в карман халата за очередным двадцатипенсовиком. Неудачный маневр. Будто задела что-то под своими сломанными ребрами, и место, где в груди была вшита трубка, обожгло болью. Я качнулась и вцепилась в костыль, зажатый слева под мышкой. Иначе не удержать бутылку, присоединенную к вшитой трубке. Ухитрившись наконец встать прямо, я засунула монетку в щель.
— Не такая хорошая или не такая плохая? Кэтрин, ты здесь?
— А, ч-черт… Да, здесь, извини, Вин.
— Ты в порядке?
— Конечно. — Я вытерла пот со лба.
По серому коридору шла доктор Дженнингс с молодым чернокожим санитаром; их подошвы шлепали по синтетическому полу. Застукав меня у таксофона, докторша нахмурилась, взор ее означал: «Почему не в постели?» А потом она неожиданно улыбнулась и пошла дальше. Страшила Джули, баба средних лет, с квадратной мордой, моя соседка по палате, ковыляла в туалет, путаясь в полах байкового халата. Я повернулась к ней спиной и уставилась на плакат про обследование груди.
— Извини, Вин, что ты сказала?
— Я спрашиваю — какая «не такая», плохая или хорошая?
— Не знаю… Я больше не чувствую себя испуганной. И не понимаю, чего пугалась прежде… Хотя чего-то пугалась. Понятно?
— М-м… — Винни старалась это переварить. Ни хрена не понятно — даже мне самой.