Для одних — это вожделенное сокрушение православия и обретение новой паствы, поредевшей после победы Реформации, для других — сокрушение христианства на русской земле, ради торжества Иеговы и обретение тех земель, которыми когда –то на недолгий срок овладели хазары, приобщенные к иудейской вере. Разрушение Московии объединенными силами, а когда она будет разрушена, король без усилий присоединит к польской короне царский венец и обширные земли к Речи Посполитой. А что же останется Иегове? Что же окажется приобретенным на иудейские деньги?
Прозрение приходит внезапно. Грамота, что прислана Симонеттой — всего лишь обман, вымогательство иудейских денег, ради целей римской церкви и захвата Московии польским королем. Не для того ревнивый иудейский Бог привел его, сына иудейского племени, к воротам Москвы, чтобы отдать ее польскому королю. Нет! Не быть тому! Именем царя Дмитрия пришло чужое воинство к Москве. Не пришла ли пора стать царем, а не только им казаться!
Богданка призвал к себе Марину и Филарета. Рожинского не позвал. Он решил связать Марину и Филарета, а себя поставить между ними.
— Позвал я тебя, государыня. И тебя, наш отец, патриарх, чтобы прочитать вам челобитную от наших людишек. Не первая и не последняя.
— «Царю, государю, и великому князю Дмитрию Ивановичу всея Руси, бьют челом и кляняются сироты твои государевы, бедные, ограбленые и погорелые крестьянишки. Погибли мы, разорены от твоих ратных воинских людей, лошади, коровы и всякая животина побрана, а мы сами жжены и мучены, дворишки наши все выжжены, а что было хлеба разного, и тот сгорел, а достальный хлеб твои загонные люди вымолотили и увезли. Мы сироты твои, теперь скитаемся между дворов, пить и есть нечего, помираем с женишками голодною смертью, да на нас же просят твои сотенные деньги и панский корм. Стоим в деньгах на правеже, а денег нам взять негде...»
Марина протянула руку. Богданка передал ей челобитную. Марина взглянула на грамоту и пожала плечами.
— Не крестьянишки сие писали, а кто-то за них старался. Их сожгли, у них отняли хлеб, а они царя челобитными донимают, будто в Тушине стоят амбары с хлебом для них. Наши холопы в Польше короля челобитными не донимают. Все с голода не помрут...
— Не все помрут, — согласился Богданка. — А вот те, кто не помрет, возьмут в руки оружие и дреколье и пойдут бить польских ратных людей. А их многое множество, вот этаких челобитчиков. Не столь горько, что они от меня отвернутся, а беда, что и тебя государыня за одно с польскими людьми повяжут. И у короля не сыщется воинства, чтобы одолеть русских людей. Сколь славен рыцарскими подвигами пан Сапега, а вот уже скоро полгода, как монастыря не может взять ни приступом, ни осадой. Монастырь — не город. А если города затворятся, да на дорогах ни пешему, ни конному польскому человеку не пройти, ни проехать?