На втором круге народу на улицах в районе Орловской почти не стало видно, детвора разбежалась по домам. Громкоговоритель у фабрики перешел на какой-то незнакомый блюз, пела актриса с голосом, похожим на Александру Коваленко — а, может быть, она и есть. "Шумят листвой московские бульвары, цветы дрожат в предутренней росе, и мы идем вдвоем, и лишь машины фары скользнут порой по встречной полосе…". Наверное, концерт легкой музыки.
Внезапно Алексей сделал предупреждающий жест рукой: совсем рядом, из-за посаженной в палисаднике небольшой елки, они увидели между тропинкой и черным от времени дощатым забором двух мужчин и женщину. Один, коренастый, в шапке-ушанке с опущенными, но не завязанными ушами, отбирал левой рукой у женщины сумку, держа в правой нож. Другой, помельче, в кепке не по сезону и пальто без воротника, видимо, стоял у елки на стреме, но пытаясь прикурить, чиркал спичками, закрывая огонь ладонью, чтобы не задувало, и, видимо, поэтому не заметил приближения группы. Алексей без слов бросился вперед, к мелкому, и, пока тот не успел опомнится, двинул его левой снизу в челюсть. Мелкий беззвучно осел. Женщина дернулась в сторону; коренастый обернулся, бросил сумку и молча рванул по улице в сторону поймы.
— Сэм, за вторым присмотри! — крикнул Алексей и дунул пару раз на ходу в свисток. Виктор инстинктивно бросился за ними, но тут же подумал, что в свои пятьдесят может и не составить конкуренции. Впрочем, осодмиловской молодежной тройке уступал и грабитель; расстояние между ним и Алексеем видимо сокращалось. "Надо отсекать" — мелькнуло в голове у Виктора; он взял вправо, чтобы уже своим видом препятствовать преступнику рвануть в сторону. Тут впереди, видимо на свист, выскочил из калитки мужик с поленом в руке и завопил: "Держи-и!". Грабитель метнулся от него влево — в сторону Виктора.
"Вот блин! А нож он наверняка не выбросил…"
Виктор расстегнул куртку, полез под нее рукой, будто ища кобуру, и дико заорал:
— Ста-а-ять, я сказал! Буду стрелять!
Грабитель дернулся в сторону, и тут на спину ему прыгнули вдвоем Алексей и еще один из осодмиловцев, повалив его на снег; тут же подскочил третий. Вместе они заломали коренастому руки за спину. Виктор подошел, стараясь насколько возможно более спокойно дышать после пробежки, поднял со снегу шапку и вернул на голову коренастого. Тот заверещал:
— Отпустите руки, больно! За что бьете? Пустите!
— Ишь ты, — хмыкнул Алексей, — артист, однако.
Из домов к месту происшествия сбегался народ, даже женщины. Виктора поразило, как люди тут же, словно по какому-то инстинкту бросились навстречу беде, не думая о возможной опасности. В нашем свободном обществе хоть сколько ори, ни одна душа на помощь не придет, каждый сам за себя. А тут — будто в древнем племени при появлении дикого зверя, всем шоблом даже мамонта вырубят. И всего-то прошли какие-то полвека.