Все эти обстоятельства и позволили Тарле сказать, что нечеловеческие усилия военного и государственного гения стали всего лишь попыткой сохранить и возвысить Францию. Пусть академик думает так. По-другому он и не сможет. Сталин думает иначе. Сталин убежден, что судьбой Наполеона сама история дала человечеству яркий пример того, что и как надо делать и чего следует избегать, чтобы народ стал великой нацией. Поймут и усвоят урок единицы лишь те, строго говоря, кто сам является судьбой цивилизации, кто не испытывает нужды в пророчествах и метафизике. Тут нет противоречия.Каждое историческое событие, каждый факт биографии, подобной наполеоновской, есть знаковый Символ будущего. Об этом догадывались пророки, Писавшие Ветхий завет. Но только в такой личности, Как Наполеон Бонапарт, возникает внутренняя Созвучность метафизическому ритму истории, что и Сообщает его действиям провиденциальную уверенность. Такова, в сущности, роль личности и Истории.
Жаль, что об этом нельзя побеседовать с Наполеоном. А более не с кем. И незачем. Наполеон чувствовал больше, чем понимал - вот любопытный парадокс гения.
"Я ощущаю себя гонимым к какой-то великой цели, Мне неведомой. Как только я ее достигну, достаточно будет и атома, чтобы меня раздавить. До этого момента, однако, ни одна человеческая сила не способна сделать со мной что-либо".
Гонимый к неведомой цели... Все гораздо сложнее И в то же время проще. И якобинцы, и роялисты одинаково вредны. Одни рвались к власти, не зная, Что это такое и не будучи к ней хоть сколько-нибудь приспособлены, другие потому что были развращены ею духовно, ибо видели во власти лишь счастливую династическую возможность жить в неге и роскоши. Но поползновения к власти у роялистов основывались хотя бы на монархических традициях, освященных веками, в которых понятия достоинства и чести не были пустыми звуками, и это многое объясняет, если не оправдывает. Якобинцы же действуют, руководствуясь голым животным инстинктом, не имея за душой ничего, кроме лукавого умения играть словами. Это вечные туристы в большой политике.
Дело здесь даже не и Жозефе Фуше, хотя и в нем тоже. Он не щадил и ретивых якобинцев, пытавшихся заново разыграть крапленую карту революции, но при этом всегда помнил о том, что его карьера - революционного происхождения.
- Вы ведь голосовали за казнь Людовика? - язвительно спросил однажды император Наполеон I у своего министра полиции, явно намекая на его продажность.
- Да, - нисколько не смутившись, ответил Фуше. - И тем самым оказал первую услугу вашему величеству.