Дэйв обратил на него внимание, когда, выйдя из «Последней капли», остановился на короткое время у своей машины. Мальчишка, дымя сигаретой, стоял на другой стороне улицы, прижимаясь спиной к фонарному столбу, а когда глаза их встретились, Дэйв вдруг почувствовал возбуждение. Желание сбросить с себя привычную личину и стать другим. Взять этого рыжего мальчишку за руку, найти тихое место и укрыться в нем вместе с ним. Какое это было бы облегчение, расслабление; с каким желанием он сбросил бы с себя все это, сбросил бы с себя то, что терзало его душу по крайней мере последние десять лет.
Да, сказал Мальчик. Давай, сделай так.
Но (и вот тут сознание Дэйва обычно раздваивалось) в глубине души он сознавал, что это будет самым страшным из всех грехов. Он знал, что этим шагом он перейдет черту — и не важно, кто и как подбивает его на это, — из-за которой он уже никогда не вернется назад. Он понимал, что, перейди он сейчас эту черту, он никогда не сможет почувствовать себя настоящим человеком, что он так и останется в том самом подвале с Генри и Джоржем до конца своей жизни. Он внушал это себе в минуты, когда его душа боролась с соблазном; когда он обходил стороной остановки школьного автобуса, а летом — игровые площадки и открытые плавательные бассейны. Он внушал себе, что не собирается быть ни Генри, ни Джоржем. Он был выше этого, лучше, чем они. Он растил сына. Он любил жену. У него хватит сил. И это он внушал себе постоянно, из года в год.
Но в ту субботнюю ночь это не сработало. В ту субботнюю ночь внезапный порыв был настолько сильным, каким не был никогда. А тот самый рыжий мальчишка, прислонившийся к фонарному столбу, казалось, почувствовал это. Он, держа в зубах сигарету, улыбался Дэйву, а Дэйв вдруг почувствовал, как какая-то сила потащила его к поребрику. У него было такое чувство, как будто он босыми ногами стоит на склоне, застеленном гладким атласом.
И после того, как какая-то машина пересекла улицу, мальчишка — после короткой беседы — влез в нее, перед тем посмотрев на Дэйва из-за ее корпуса жалостливым взглядом. Эту машину Дэйв приметил еще раньше; и вот сейчас двуцветный бело-голубой «кадиллак» пересек авеню и подъехал к его машине, стоявшей на парковке возле «Последней капли». Дэйв сел в машину, а «кадиллак» задним ходом двинулся в сторону огромных деревьев, растущих позади низкорослого забора. Водитель выключил огни, но оставил двигатель работающим, и Мальчик зашептал на ухо Дэйву: Генри и Джорж, Генри и Джорж, Генри и Джорж…
Сегодня вечером, идя к «Последней капле», Дэйв все время оглядывался назад, как будто чувствовал позади себя Мальчика, беспрестанно кричащего ему в ухо. Мальчик кричал: «Я это ты, я это ты».