И Никитин развернулся на сто восемьдесят градусов. Не замечая Девяткина, он зашагал обратно к буксирному пароходу. Пароход разворачивался и выводил на стремя первую отцепленную баржу. Всему каравану не хватало места для разворота. Ерохин был упрям и уже говорил речь… Десятка полтора еле живых голодных людей сидело в траве, а Ерохин говорил речь, выкидывая вперед правую руку. Рядом лежала большая куча лопат, полдюжины неточеных топоров и с десяток пустых ведер.
— … отныне все зависит от вас самих, товарищи спецпереселенцы! — тыкал пальцем оратор. — Да, пролетарское государство дает вам первый шанс, от вас самих зависят теперь ваши будущие годы и дни! Вашим комендантом назначен товарищ Никитин. Без его разрешения не разрешается никуда отлучаться и не вздумай кто убежать! Бежать, граждане, вам некуда и незачем, у нас на всех дорогах боевые посты и заслоны! Приступайте к рытью землянок, организуйте социалистическое соревнование по освоению. Все инструкции комендант получит отдельно. Медпомощь будет оказана в ближайшем населенном пункте, сухой паек через два дня будет выдан ржаной мукой…
Сиплый гудок буксира прервал Ерохина.
Человек с десяток целоможных мужиков и ребят обступили начальников, остальные лежали и сидели в траве, брели и ползли подальше от берега. Где был этот ближайший населенный пункт, как дотянуть до сухого пайка, как и что делать для своего спасения — никто ничего покамест не знал.
Никитин попросил охранников выкидать доски с двух барж, еще стоящих у берега. Красноармейцы помогли сколотить деревянный станок — кибитку без пола, без окна и дверей.
Вскоре караван опустевших барж вместе с Ерохиным уплыл вниз по течению. Торопились выбраться на Печору. Шел одна тысяча девятьсот тридцать первый год. Новые партии раскулаченных по всей стране ждали своей очереди плыть и ехать, чтобы погибнуть или выжить в чужих, не родных местах…
Сам Шустов все же очнулся от лучей незакатного полярного солнышка, умирая, так и не пришла в себя. Он пересчитал своих живых и мертвых детей. Не хватало восьмилетней девочки Дуни. Куда она уползла? Что с ней, где? Александр Леонтьевич потрогал уже остывшую руку жены и приник к ее костенеющему плечу. От ситцевой кофты, от сарафанной проймы все еще пахло далекой родиной, отцовским домом, навсегда ушедшим семейным счастьем. Шустов заплакал впервые в своей жизни.
Никитин, теперь уже в одиночку подошедший к семейству Шустова, наклонился, тронул за локоть:
— Александр Леонтьевич! Не обессудь меня. Нельзя было… Вот возьми… Тут спички и полведра муки. Убери, спрячь, не то расхватают. Мне надо срочно искать жилые места… А то пропадем все поголовно…