Эрт Антер склонил голову к плечу. Глаза его смеялись, казалось, сказанное совершенно его не задело.
— Вы могли бы удержать нас, — сказал он медлительно, тем лиричным тоном, который так любил Йеллен; директор заметил это и беззвучно рассмеялся. — Если бы действовали мягче… ласковей. Но вы предпочли дискриминировать граждан с альтернативной физиологией.
Иначе граждане сожрали бы империю изнутри, подумал Николас, грандиозный удался бы реванш. Мало государь император щемил этих тварей… Йеллен только фыркнул:
— Вам было запрещено занимать государственные посты и служить в армии. Это не дискриминация. Это простые меры предосторожности.
— Это расизм, — с видимым удовольствием сказал мантиец.
— Расизм, — сказал Йеллен, — всегда симметричен. Ваша интервенция неизменно оборачивалась геноцидом, вы уничтожили миллиарды людей. А вам всего лишь запретили занимать государственные посты. И вы были оскорблены. Кто тут больший расист?
— Мы желаем человечеству только блага.
— Но там, куда вы приходите, немедленно начинаются интересные времена. Всякого рода гуманитарные катастрофы, — директор соскочил с перил, глаза его засверкали азартом. — Коллективное умопомешательство. Эпидемии, аварии, войны, революции. И отовсюду торчат ваши уши. Вы в центре событий. Рано или поздно даже дурак начнёт сомневаться, что вы направляетесь туда для оказания помощи.
— И всё же это так, — безмятежно улыбался Эрт Антер. — Мы, работники аппарата внешнего влияния — акушеры. Мы помогаем родиться новому человечеству. Но и мать, и младенец проходят через родовые муки. А новому пора родиться, Алан, давно пора.
Алан? Николас, весь превратившийся в слух, встрепенулся. Мантийцы не пользовались фамилиями, их двойные имена были просто двойными именами, но сокращение до одного имени так же, как и у людей, означало сближение. В принципе, Алан Йеллен мог звать Эрта Антера первым именем просто ради насмешки. Но мантийцам не была свойственна фамильярность.
Они зовут друг друга по имени?!
— Старые институты рушатся под собственной тяжестью, — продолжал мантиец, — вы сами наблюдаете этот процесс. Сколько просуществовала империя Тикуанов? Тридцать лет? Она родилась, расцвела и одряхлела за тридцать лет, одну пятую человеческой жизни.
— Но о реванше вы по-прежнему можете только мечтать, — сказал Йеллен.
Эрт Антер улыбнулся.
— Решение о капитуляции, — размеренно, внятно проговорил он, — принял Председатель Лат Гэл. Это был страшный позор, который огромной тяжестью лёг на его плечи, это был единственный способ избежать ещё большей трагедии… Но когда Лат Гэл подписывал эту вашу бумагу, ему было девяносто восемь, а Роэну Тикуану — сорок пять. Председатель пережил императора. До последнего дня жизни он оставался в полном рассудке и умер за рабочим столом. Мы находим, что это некоторым образом меняет дело. У нас больше времени, Алан.