— Когда так сможешь, — резюмировал лейтенант, — тогда и будешь улыбаться.
Глядя на всё это, Эрвин только укоризненно покачал головой.
— Идёмте, — сказал он Николасу, и тот послушно зашагал следом. Через несколько десятков шагов Фрайманн с сожалением пояснил:
— У лейтенанта «гуляет» нога. Из такой стойки рискованно делать кан-линг. Можно растянуть связки. Лейтенант мне доказывает, что это его личная особенность. Совершенно безопасная.
Николас промолчал.
Ему было неловко слушать об этих внутренних, частных делах, и он не понимал, зачем Эрвин о них рассказывает. Но он отметил, что Фрайманн говорит о подчинённых как отец о детях, с неизбывной теплотой: хулиганит, плохо учится, сорванец… Реннард снова вспомнил Шукалевича: кое в чём Стерлядь не врал. Чёрный Кулак живёт их жизнями, сказал он.
Каково же ему, наверно, было бросать их под огонь правительственных войск во время Гражданской… Но в частях, которыми командовал товарищ Фрайманн, ни один боец не погиб бессмысленно и случайно. Должно быть, сознание этого поддерживало командира.
Николас уставился в пол — и заметил, что чуть дальше часть коридора выложена паркетом самого дешёвого и пакостного вида, к тому же истёртым и взгорбившимся. Это его удивило. Зачем солдатам паркет, а если уж его положили, то почему поскупились? И почему личный состав не следит за состоянием помещения?
— Для тренировок, — сказал Эрвин, проследив за его взглядом.
Подтверждая свои слова, он быстро и совершенно бесшумно прошёлся по паркету туда-сюда. Николас ступил следом и содрогнулся, когда дерево под ногами тошнотворно заскрипело.
— Хорошего бойца, — умудрённо докончил Эрвин, — должно быть не только не видно, но и не слышно.
Николас улыбнулся.
— Ки-система, кажется, единственное боевое искусство, которое в реальности выглядит так же эффектно, как в кино, — это было самое умное, что пришло ему в голову.
— Потому что эти приёмы не предназначены для реального боя, — неожиданно ответил Эрвин. — Чтобы вступить в рукопашный бой, боец должен потерять всё оружие и стоять один среди чистого поля перед другим таким же дураком. Красивые кан-линги и ше-данги нужны только для тренировок. Во время операций требуется другое. Проще и сложнее. Мы пришли.
И он отворил простую дверь без таблички.
Комната оказалась крохотная, как кладовка. В ней не нашлось места даже для стула — только шкаф, тумбочка и узкая солдатская койка. Нигде не было ни пылинки, и Николас подумал, что Эрвин настоящий маньяк чистоты. Чистота здесь властвовала: мужская, казённая, не знающая уюта.
— Снимите пальто, Николас, — сказал Фрайманн. — Вы промокли.