С этими словами девочка-призрак вызывающе скрестила руки на тощей груди, откинула назад свои длинные светлые волосы и растаяла, оставив Рефаима именно таким, каким она его назвала — раненым и одиноким.
Он разжал кулаки. Сердце понемногу успокоилось. Сгорбившись, Рефаим тяжело поплелся в свое временное гнездо и привалился головой к стенному шкафу.
— Какое убожество, — пробормотал он вслух. — Любимый сын древнего Бессмертного пал так низко, что вынужден прятаться среди мусора и чесать язык с призраком человеческого ребенка!
Рефаим хотел рассмеяться, но у него ничего не получилось. Отзвуки музыки из его недавнего сна и давнего прошлого все еще слишком громко звучали вокруг. Как и гневный голос — Рефаим готов был поклясться, что этот голос принадлежал его отцу.
Он просто больше не мог сохранять неподвижность. Не обращая внимания на боль в руке и сплошную тошнотворную муку, в которую превратилось его крыло, Рефаим заставил себя подняться. Он ненавидел одолевшую его тело слабость. Сколько он провел в этом узком ящике в стене — раненый, измученный, после перелета от вокзала, скрученный в три погибели? Он уже не помнил. День? Два?
Где же она? А ведь обещала прийти этой ночью! А он, между прочим, все сидит там, куда она его отправила. Уже ночь, а Стиви Рей так и не появилась.
Застонав от отвращения к себе, Рефаим повернулся спиной к шкафу с гнездом, прошел мимо подоконника, возле которого только что материализовался призрак девочки, и поплелся к двери, ведущей к балкону на крыше. На рассвете дня, когда он здесь появился, инстинкт привел его на второй этаж заброшенного особняка. В то утро даже его колоссальные силы были на исходе, поэтому Рефаим мог думать только о сне и безопасности. Но сейчас ему было не до сна. Он смотрел с высоты на пустынную территорию музея. Ледяной град, несколько дней сыпавшийся на город, прекратился, но огромные деревья, окружавшие холмистую местность, на которой располагался музей Джилкриса и этот заброшенный особняк, стояли скрюченные, со сломанными ветками. Рефаим прекрасно мог видеть в темноте, но, сколько он ни всматривался в ночь, ему так и не удалось заметить снаружи никакого движения.
Дома между музеем и центром Талсы были почти такими же угрюмыми темными, как и во время его утреннего путешествия. Пейзаж оживляли лишь слабые точки огней, совсем не похожие на ослепительное сияние электричества, привычное для современного города. Слабый мерцающий свет свечей не шел ни в какое сравнение с мощью электроэнергии, которую мог пробудить этот новый современный мир.