— Батюшки, а это ещё что? Ну-ка постой!
— Что за беда? — не понял Торин и, лишь когда отец Целестин указал на невесть откуда взявшихся толстых чёрных пиявок, незаметно и безболезненно вцепившихся в его руки и грудь, чертыхнулся и принялся их отдирать.
— Нет, не надо! — запротестовал монах. — Если пиявок руками снимешь, ранки потом загноятся. Погоди-ка, я сам попробую.
— Только давай быстрее, — буркнул Торин, всё ещё сжимая рыбу в левой руке. — Не люблю я этих тварей…
Быстро выудив из своей сумы заветный мешочек с солью, отец Целестин присыпал по щепотке на раздувшиеся хвосты кровососов, и они, поизвивавшись, отцепились.
— Не пойму, откуда здесь пиявки взялись? — недоумевал Торин, обтираясь пучком травы. — Ведь не было их у берега, я бы заметил…
Сигню, уже окружённая кучками сероватого гусиного пуха, подняла голову и внимательно посмотрела на озеро.
— Мне кажется, что хозяин этого места на нас сердится, — проговорила она. — Вот он тебя и предупредил.
— Не говори глупостей! — отмахнулся Торин. — Если бы этот хозяин был и мы пришлись ему не по нраву, то он бы не пиявок на нас напустил, а что-нибудь похуже…
Когда вернулись Гунтер с Видгниром и запылал костёр, отвыкшие от доброй пищи люди устроили роскошный пир, тем более что Видгнир притащил из леса целую кучу диких яблок, оказавшихся на диво сладкими. Пока пеклись рыба и гуси, Видгнир рассказывал о виденном в заозёрном лесу, и монах всё больше убеждался, что круглый дол очень отличается от уже виденных в Междумирье межгорий, не говоря уже о долинах европейских гор.
— Там растут совершенно потрясающие деревья, — говорил меж тем молодой норманн. — Сразу за полосой буков начинается очень старый лес, но в нём на удивление светло и чисто. Я не видел, чтобы стволы покрывал мох или лежали поваленные деревья. Кора у них такая гладкая, разве что не блестит. Рябины, берёзы, ясеней много… И всё большие и древние.
— Ты про старый дуб расскажи, — напомнил Гунтер.
— Да, верно. Недалеко от края рощи мы на поляну наткнулись, а посредине её дуб растёт, да какой! — Видгнир развёл руки, будто пытаясь показать размеры огромного дерева. — Верхние ветви под самые небеса уходят! Ствол, наверное, обхватов в семь, не меньше. Желудей на земле видимо-невидимо лежит. А кое-где на ветках вихорево гнездо растёт. Необычно.
«Вихорево гнездо? — про себя удивился монах. — Э, погодите, это же по-простонародному так омелу кличут».
— Ну и что? — удивился конунг. — Что же тут необычного? Большой дуб, тысячелетний небось, дубовые ягодки на нём — омелы разве никогда не видел? Чем же он от собратьев своих в Триречье или даже в Гардарики отличен?