— Ничего особенного.
— Нет, что-то есть. Ну, а не особенное? Что с тобой, Саша?
Я не знал, как подойти к тому, о чем я не должен был, не имел права молчать.
— Что у тебя дома?
Я рассказал о смерти отца, о жизни матери и сестры, рассказал коротко. Что ж тут длинно рассказывать...
Вера ничего не сказала. Мы сидели в кабине, и она задумчиво водила левой рукой по холодному стеклу спидометра. Правую я всё не отпускал.
— А еще что?
— Вера, тебе не надоело сидеть в кабине? Походим.
— Хорошо, Саша. Конечно, походим.
Мы вылезли из кабины и пошли вдоль летного поля. Снова начала мести метель, и всё впереди казалось серым. У самолетов работали техники, и моторы по временам ревели на весь аэродром. Я по привычке не замечал, а Вера вздрагивала. Моя меховушка и Верина шинель побелели.
Глаза у Веры померкли, в них появилась какая-то растерянность.
— Не бойся, лучше прямо скажи. Помнишь, я тебе говорила, что ничем не хочу тебя связывать, сделай, как тебе лучше.
Я остановился:
— Что ты выдумываешь?
— Я не выдумываю, я спросила: правильно я сказала, что у меня муж штурман морской авиации? Ты не ответил.
— Потому что я не штурман больше, Вера.
Она посмотрела с удивлением.
— Почему? Ты ранен? Ты болен?
Вера испуганно заглянула мне в лицо.
Я стоял, опустив руки, и рассматривал снег под ногами. Так мало вдруг стало места, куда бы я мог смотреть.
— Мне пришлось уйти из эскадрильи Калугина и потом... потом у всех летчиков свои штурманы, — сказал я совсем тихо.
— Правда? — спросила Вера.
Вера переспросила, и мне пришлось повторить:
— Калугин разбил из-за меня самолет... Так случилось...
И я ей все рассказал.
Теперь я ждал ответа. Но Вера молчала, и мы все еще стояли друг против друга.
Снег таял у нее на ресницах, потому что она стояла лицом к теплому ветру. Снег ложился на мою меховушку, и, странно, я ощущал его тяжесть.
Я молчал.
Все было сказано, и ничего не надо было добавлять.
— Ну и что? — вдруг сказала Вера. — Все живы, и ты живой. Мне нужен ты, а не самолет. И, пожалуйста, не раздувай эту историю. Все будет как надо... Сядем, я все же устала, пока ехала к тебе в открытой машине.
Вокруг было пустынное летное поле, и даже полосу уже замела метель. Я провел Веру к самолету.
Самолеты стояли у нас в капонирах. Я уже, кажется, говорил: это такие дворики, вместо крыши — брезент, чтобы теплее работать и чтобы самолеты не засыпал снег. А вокруг маскировочные свежие елки.
В капонире было темно, холодно, как на улице, и только не было ветра.
Я усадил Веру на бревно и сел сам.
Мы сидели рядом. Вера не смотрела на меня и ждала.