Я засмеялся.
— Не смейся, пожалуйста, у меня дедушка был военный и отец служил в армии в пятнадцатом году...
— Ну, раз дедушка военный...
Она сунула мне кусок булки в рот.
— Не издевайся... Ты поживешь еще в городе?
— Не имею ни малейшего представления.
— А знаешь, мне сегодня нравится в гостинице. Но ты живешь как-то слишком удобно и расточительно. Это, вероятно, безобразие.
— А почему бы мне и не пожить два дня удобно? Вчера я воевал и завтра мне воевать.
— Давай поговорим не о войне... Что значат эти нашивки на рукаве?
— Но ведь это тоже о войне.
— Нет, об этом можно.
— Это нашивки лейтенанта авиации.
— А я ведь сначала думала, что ты моряк и что штурманы бывают только на кораблях. Штурманы, стюарды и еще коки... Нет, давай говорить так, чтобы совсем ни крошечки о войне... У тебя есть кто-нибудь, кроме родителей?
— Сестра.
— А где она?
— Эвакуировалась.
— Это тоже о войне.
Тогда я сказал, что теперь, о чем бы ни говорить, все о войне. Вера задумалась.
— Ну, тогда ни о чем не будем говорить...
К нам постучали.
— Это к тебе? — спросила Вера шепотом.
— Тише, — сказал я, — наверно, дежурная. Видишь ли... — стук повторился. — Верочка, я тебе потом все объясню, спрячься... спрячься в шкаф.
Даже в темноте я видел, что Вера очень встревожилась. Она забралась в огромный пустой шкаф красного дерева.
Я закрыл дверцы, повернул выключатель и крикнул: «Войдите».
Вошла коридорная, сердито огляделась и сказала, что гражданка забыла лопату у моих дверей. Я попросил оставить лопату в моем номере, сказал, что гражданка ушла, скорей всего заглянет завтра, и поставил лопату в угол. На этом все кончилось.
— Верочка, — шепотом позвал я, — она ушла.
Вера вышла из шкафа, села на диван и неожиданно заплакала.
— Ну, о чем ты плачешь? Я же не виноват, что в гостинице теперь такие порядки.
— А я подумала совсем другое, Саша, — и она рассмеялась и прижалась ко мне. — Как жаль, что мне пора уходить, хотя дежурная, наверно, не придет больше.
Я попросил Веру побыть еще, по всей видимости, очень жалобно, потому что она огорчилась.
— Мне самой не хочется уходить, но ведь поезд не ждет... И на прощанье я так много... Нет, ты не знаешь, как много мне надо тебе сказать на прощанье... Мне страшно, Саша, что нам так хорошо.. Вдруг столько счастья... в такое время, когда всюду столько горя.
— Я же буду лучше бить фашистов, понимаешь? И, наконец, ты напрасно заботишься об этом, об этом позаботится сама жизнь.
— Да, ты, конечно, будешь очень хорошо воевать, — убежденно сказала Вера, — иначе и быть не может: ведь за это я больше всего тебя люблю.