Но я отклоняюсь в сторону.
Помню, когда, окончив семь классов, я вернулся с экзаменов, отец повел меня в свой угол, где пахло нафталином, открыл огромный дубовый сундук, похожий на ларь, там хранилось старое платье всей семьи, даже мамино белое шелковое подвенечное платье, и, веселый и гордый, показал синий отрез.
— Вот это для тебя, когда окончишь морское училище. Петрович подарил, — торжественно сказал он, ощупывая ткань.
Я поблагодарил отца и Петровича.
— Когда придет время, сам сошью, — сказал Петрович.
В тот же год я сдал экзамен в военное училище и расстался с родителями, сестрой и нашим домиком в Стрельне.
Не буду рассказывать об этих годах. Я вышел из школы штурманом морской авиации, и полторы золотых нашивки украсили мой морской китель. Я был вполне доволен окружающим, своими товарищами по службе, своей комсомольской организацией, своим положением, друзьями и самим собой. Впереди я видел ясную дорогу, и всё в мире представлялось мне с лучшей стороны.
Каждое воскресенье я ездил домой, иногда с кем-нибудь из приятелей. Дома всё было по-прежнему, только стало более шумно: всегда было много подруг сестры — однокурсниц из геологического техникума, в котором она училась. Сестру называли невестой, она сердилась и смеялась.
Я увлекался. Сегодня мне казалось, что я по уши влюблен в Танечку Воронину с набережной Рошаля, а проходило какое-то время — и я не спал ночей из-за Кати Ложкиной. Но все это было мимолетно. И только одно, еще школьное, увлечение, о котором рассказ впереди, было сильнее других. Но, как это часто случается, непредвиденные препятствия встали на нашем пути. Она уехала, и все как будто забылось...
В финской кампании я не участвовал: еще учился. Вскоре всех нас взволновали военные события в Европе. Помню разговоры: «Неужели немцы пройдут укрепления Мажино?» Когда пали Голландия и Бельгия, когда немцы заняли Роттердам, Льеж, Брюссель и вышли к Па-де-Кале, мы спрашивали друг друга:
— Неужели коричневая чума перейдет за Марну?
Она перешла за Марну. Теперь мы знали — Париж обречен.
Когда немцы взяли Париж, дома, точнее у Аннушки, была вечеринка, играли в какие-то настольные игры и пели под гитару, и парочки целовались по темным углам. И хотя много говорили о надвигавшейся войне, жизнь брала свое и шла своим чередом.
Нам говорили, и мы сами знали, что и для нас война не за горами, и я сам не раз толковал об этом. И всё же она была для многих дальше, чем за горами. Она была вне привычных представлений. И, оглядываясь сегодня назад, надо признаться: другие, быть может, жили иначе, даже наверно, а я — беззаботно, в самом точном смысле этого слова.