Раз не осталось живых, значит мертвые — Встать!
Последний воин мертвой земли…
[4]…В лагере царило полное спокойствие. Анласы воистину были стойким народом — и стар и млад, и женщины и мужчины готовились защищаться. Стучал молотки кузнецов, хрустели ручные мельницы. Кое-где, забив скот, жарили мясо. Люди правили оружие.
В одном месте возы были растащены. Тут стояли двое стариков, Гэст и все оставшиеся ратэсты — при оружии, только шлемы на руке. Прибывшие для переговоров маячили шагов за пятьсот, не меньше — группа всадников под странным знаменем: на шесте с перекладиной, как анласский баннорт — золотой кракен, к перекладине подвязаны по бокам пары белых и алых конских хвостов, а в центре — один чёрный.
— Что им нужно? — пробормотал больше для себя (хотя и по-анласски) Вадим. Странно, но Гэст ответил ему, как равному:
— Хотят говорить. Послушаем.
— Слушать их, — проворчал ещё кто-то.
Один из всадников поднёс ко рту согнутый металлический лист. Искажёный голос звучал жутко, загробно:
— Нашими устами говорит с вами, ничтожные, сююуджи Юргул! У вас нет выхода, но милостивая госпожа согласна выпустить всех вас, если вы оставите скот и дадите нам выбрать рабов — по сотне мальчиков, девочек, юношей и девушек…
Эту глупость мог сказать лишь тот, кто совершенно не знал анласов. Самым постыдным делом считалось у них с давних пор покупать жизнь ценой рабства соплеменников.
— Ответь ему, — сказал Гэст Вадомайру. — Ответь так, чтобы он подавился нашим ответом, отродье Астовидату!
Пять сотен шагов — это почти два перестрела из хангарского лука. Но — меньше одного из анласского. Эдлхантанг Вадомайра скрипнул голосом сварливого старого воина, поучающего молодых. И стрела, описав дугу, вонзилась в перекладину знамени. Вторая ударила говорившего в левый глаз. Роняя свой лист, хангар сделал судорожное движение рукой и повис в седле. Мальчишки, облепившие возы, весело и глумливо загомонили, изощряясь в чёрной брани в адрес хангаров.
Оба выстрела, кажется, произвели неплохое впечатление — всю компанию как ветром сдуло дальше — туда, где даже анласская стрела долететь не могла.
Позиции сторон на переговорах стали предельно ясны.
Хангары тем временем приволокли на быках наспех сколоченный деревянный помост, на котором начали расчленять тела убитых ратэстов, показывая их анласам в лагере. Все узнали и Йохаллу и его щитоносца… Потом наступила очередь живых — двадцать семь раненых или тех, кто попал в руки врагов пьяными, были замучены на глазах у всего лагеря. Никто из погибавших не издал ни звука, ни разу не застонал — но смотреть было тяжело, почти невыносимо. Жестокость анласов была жестокостью волка — они не знали даже подобий тех предметов, которыми мучили их братьев, оружий, созданных злобным и трусливым разумом. И людям в лагере казалось, что пытают их самих. То тут то там раздавались женские выкрики или проклятья мужчин — это анласы узнавали среди умирающих под пытками своих близких. Кое-кто даже начал требовать вылазки, но один из стариков указал на конные сотни, замершие в отдалении: