А бои продолжались, положение 2-й ударной армии становилось угрожающим. В феврале она имела коридор для связи со страной шириной до тринадцати километров. В середине марта немцы его закрыли. Дней через десять удалось пробить совсем узкий, простреливаемый насквозь коридорчик, но и его удерживали из последних сил. Ежедневные схватки шли не за населенные пункты и не за господствующие высоты, а за сотни часто и за десятки метров, казалось бы, никому не нужной бросовой болотной земли. Снова и снова перепахивалась она снарядами и авиабомбами, срезались пулеметными очередями кустарники и деревья, гибли бойцы и командиры. Но таяли и силы врага, он не мог начать новый штурм Ленинграда.
Предельный срок до операции раненных в живот исчисляется часами. Минует он, и человека не спасет сам Вишневский. Ради спасения «тяжелых» и был переброшен почти на передовую головной отряд. Он был небольшим, и потому каждому приходилось работать за двоих и троих. Не все выдерживали предельного физического и психического напряжения. Таких заменяли. Маленькая Таня Дроздова держалась.
Пока человек здоров, у него один характер. Ранят — самый покладистый меняется на глазах. Таня, как никто другой, умела успокоить «нервных». «Во, разбушевался, — скажет, — а я и не слышу. Ты на передовой что делал? Стрелял. И он стрелял, и вот он. Все вы стреляли. Вот у меня уши и заложило. Так что не кричи и не грози — бесполезно».
Принять, накормить и успокоить раненых — это одна сторона дела, которым она занималась. Другая была посложнее. Таня работала в операционной и вначале не переставала удивляться:
— Топоров, молотков-то, пил сколько! Зачем они? На первых порах, если Кате был нужен новокаин, она просила Таню подать зеленую бутыль, а при нужде в физиологическом растворе — белую. Но скоро Таня и сама стала разбираться и в инструментах, и в растворах.
— Это же медсестра готовая, — задумчиво поглаживая бородку, сказал как-то Рюмин и приказал Кате: — Научите ее делать переливание крови.
Таня хмыкнула:
— Ничего сложного. Я умею.
— Как это умеешь, если никогда не делала?
— У меня что, глаз нет.
— Ну, коли так, берись, а я посмотрю, что у тебя получится, — строго потребовал хирург.
Таня удивленно посмотрела на него, пробурчала:
— Сколько кубиков? Двести пятьдесят? Правильно — мало у нас крови осталось. — И сделала переливание так быстро и аккуратно, будто всю жизнь этим только и занималась.
У Рюмина глаза на лоб полезли:
— Как у вас на Новгородчине говорят? Умелая, заботкая, но часом с квасом и перекорная, — подковырнул, сдерживая смех.