Со стороны Степаников донесся первый приглушенный удар грома, когда две маленькие тени остановились возле старого дома, чернеющего в ночи страшной громадиной.
— Пришли вроде, — негромко сказал Колька своему приятелю Славику, останавливаясь напротив бывшего палисадника с завалившимся забором. — А ты все: гроза собирается, гроза… Вон её куда гонит, — он махнул рукой в сторону дальней деревни Степаники, что находилась от их родной Ежовки километрах в трех. — Пронесет.
И точно, словно в подтверждение слов парнишки, опять громыхнуло где-то там, ещё дальше, будто кто-то невидимый ворочал громадными механизмами: хр-рр-ха-а-а…
Славик, вцепившись, как клещами, в Колькину руку, неохотно разжал пальцы. Он трусил, но ни за что не хотел в этом признаваться.
— Фонарик где?
— В-возьми, — Славик, заикаясь от волнения, протянул фонарик.
Он уже жалел о том, что послушался Кольку и потащился сюда ночью. Вот узнают старшие, всыпят им по первое число. Сидеть больно будет. Выдерут, пить дать, выдерут, как сидоровых коз. Да и дом этот…
Славик повернул голову в сторону Пименова дома и поежился от страха.
У-у, словно филин старый торчит, добычу стережет или подкарауливает кого. К нему и днем-то подойти страшно: стоит на отшибе, черный весь, как обугленная головешка. Не зря Пимена колдуном называли, ох, не зря. Сам помер, а дух его где-нибудь поблизости шатается, это у них, у колдунов, обычное дело. А то ещё силу нечистую на них нашлет, чтобы напугать до смерти.
От таких мыслей у Славика мурашки побежали по коже.
Не пойдет он туда, ни за что не пойдет, пусть Колька один, если хочет… И зачем он, дурак, согласился?!
Колька не замечал настроения приятеля. Но, видно, что-то он все же почувствовал, потому что вдруг предложил:
— Хочешь, здесь меня подожди, покараулишь в случае чего, только фонарик вот один…
Славик чуть не подпрыгнул от радости.
— Конечно, — заглатывая от торопливости гласные, зашептал он — вдруг приятель передумает и потащит его с собой в этот чертов дом. — Ты, Колька, правильно решил.
Но Колька не передумал.
Несколько минут он стоял молча, прислушиваясь, не донесется ли какой звук. Старый дом был безмолвен. Вокруг тоже стояла мертвая тишина.
«Хоть бы собака какая залаяла», — с тоской подумал мальчик, и его сердце сжалось от тревожного предчувствия.
Дом Пимена — Выселками это место называлось — находился на отшибе, примерно в полукилометре от деревни, но сейчас, ночью, это расстояние, такое короткое днем, безразмерно увеличивалось. Казалось, на всем белом свете нет ни одной живой души, только они со Славиком и этот старый громадный дом, который, как живой, смотрит на них и думает себе: а-а, вот вы где! Попались, голубчики…