Внутри салон похож на декорацию из добротных фильмов ужасов. Крыша вогнута и порвана, острым углом обрыва вылезая через узкую щель, которая когда-то была лобовым окном. Все пространство впереди забито остатками сгоревших сидений. Часть бардачка, остатки кассет, радиомагнитофон, плюшевый слоник и еще всякая дребедень слиплись с сиденьями, из-за огня превратившись в однородную уродливую массу. Задние сиденья обуглились, во все стороны торчат черные пружины. Дно у автомобиля прогоревшее в нескольких местах.
Гляжу на все и понимаю, что выжить в этом аду я просто не мог. Не успел бы я выпрыгнуть. Даже в те секунды, пока машина летела с дороги на склон. Не хватило бы у меня времени, да и хорошей реакции в жизни никогда не было.
И в голове, зародившись тихим шепотом, возникает мысль — значит как есть, умер.
И опять ожил?
Почему? Не знаю.
Мне ли решать, для чего я вновь вернулся в мир живых людей? Будь моя воля, я бы остался в том раю навсегда… При мысли о пустоте и наслаждении у меня вновь дрожат пальцы. Даже секс с Маринкой час назад был каким-то пресным и бесцветным, по сравнению… я только и вспоминал о том, как в мое сознание ворвалась волна нечеловеческого удовольствия. То ведь было не телесное удовольствие, не нервы чувствовали, а что-то другое во мне. Может быть, сама душа? Или что-то еще?.. Разглядывая обгоревший автомобиль, я прихожу к мысли, что этот вопрос останется без ответа, как и множество других вопросов, возникших после моей смерти.
Автомобиль восстановлению не подлежит, я и сам вижу. Техники на базе удивляются, как это я умудрился так изуродовать машину. Судя по всему, слетев с трассы около самого моста, автомобиль перевернулся в воздухе и, упав на крышу, съехал со склона, врезавшись в ствол дикой абрикосы. И от этого, вероятно, загорелся.
Меня хлопают по спине, мне говорят, что я в рубашке родился. Я вижу вокруг улыбающиеся лица незнакомых мне людей. Каждый из них старается не упустить возможность ухватить из воздуха свой кусочек радости, своего наслаждения. Пусть он продлиться всего мгновение, пусть радость их улетучиться, стоит мне уйти, но сейчас все они радуются искренне. Они видят меня, живого, и получают свою порцию удовольствия. Их радость заразна, я тоже начинаю тихо радоваться. Я соглашаюсь, что жив остался только чудом, что у меня хорошая реакция, что точно родился в рубашке. Я пожимаю всем руки и приветливо отвечаю на хлопки по плечу.
Но я-то знаю, что все не так. И ведро радости не заменит каплю удовольствия, которое я получил на том свете. По мне, наверное, сумасшедший дом плачет.