— Ну я, — хозяин подошел к забору, был он высок, плечист, пожалуй, покрупнее Михеля будет. — А ты кто такой?
— Фома.
— Чужак, значит, — Удольф усмехнулся. — И зачем пришел?
— Поговорить.
— А не о чем мне с тобой разговаривать, — Удольф облокотился о забор и тот жалобно затрещал под весом могучего тела. — Иди, блаженный, пока я собаку не спустил.
Черная борода, сдобренная серебряными нитями седины, покатый лоб и широкий, бычий нос. Пожалуй, этого человека можно было бы испугаться, но вот Фома отчего-то страха не ощущал. Злость — да, желание убить — тоже, но вот страха не было.
— Иди, иди… а станешь языком трепать, то и на тебя управу найду. Чужаков тут не любят.
— А их нигде не любят, — Фома вытащил из кармана пистолет. — Вот только у чужаков преимущество есть. Знаешь какое? У них глаз незамыленный, а потому если видят подонка, то подонком и называют. Несмотря на все клятвы.
— Так значит… нашла благодарные уши… думаешь, раз ты с нелюдью на короткой ноге, то все можно? На моей стороне закон. — Удольф бухнул кулаком в грудь. — И люди тому свидетели. А потаскухе твоей в приличном доме не место! Пришла сюда и снова ко мне ластится, кошка блудливая! Да я завтра же к брату пойду, суда потребую… пусть как положено со шлюхой поступать, на цепь возле колодца, чтобы каждая честная баба в лицо плюнуть могла.
Фома совсем успокоился, даже если придется убить этого человека, совесть мучить не станет.
— До завтра ты не доживешь. Я тебя сегодня пристрелю.
— Да ну? — Удольф не поверил, усмехнулся, демонстрируя ровные белые зубы. — Вот так сразу и пристрелишь?
— Сначала попробую договориться, если не получится, то… — Фома повернулся и, не глядя, выстрелил туда, где раздавалось злое собачье ворчание, тут же сменившееся испуганным воем. Надо же, попал… он только напугать хотел и не думал, что попадет. Тут же стало жаль ни в чем неповинное животное.
— Вот как значит… — Удольф побледнел и на шаг отступил от забора. — Из-за какой-то потаскухи человека пристрелить готов?
— Во-первых, Ярви — не потаскуха, и ты это знаешь. Во-вторых, завтра же ты прилюдно раскаешься, расскажешь, как все было на самом деле. Ну а в-третьих, если ты хотя бы глянешь в ее сторону, то разговаривать я больше не стану. Пуля в лоб и все.
Визг сменился тонким поскуливанием, видать, собаку задело серьезно. Ну до чего нехорошо получилось, в следующий раз, если выпадет подобная ситуация, стрелять надо вверх.
— А сам что делать станешь? Думаешь, тут станут убийцу терпеть?
— Уйду. — Фома поставил пистолет на предохранитель, просто, чтобы еще кого случайно не ранить. — Мир большой, и это место ничем не хуже и не лучше любого иного. Так что ты подумай, Удольф, благо почти целая ночь впереди.