Но Рубеус не желает понимать, более того, со свойственной ему прямотой предупреждает:
— Ты же все равно проиграешь.
— Возможно.
— Но тогда зачем?
— Тебе лучше знать, это ведь ты меня вызвал.
Он молча разворачивается и уходит. Хоть бы "до свиданья" сказал, что ли. А облака постепенно рассеиваются, небо по-прежнему туманное, будто чай, разбавленный молоком, зато луна яркая. Если прищурить один глаз и долго-долго смотреть на луну, то их становиться две. Две луны на двенадцать башен — один к шести, неравное соотношение.
Нечестное.
Ужин проходил в обстановке торжественной, но слегка нервной. Рубеус молчал, Мика, наоборот, трещала без умолку, Дик вздыхал, а я… честно говоря, я испытывала удовольствие, мазохистское, щедро приправленное болью и обидой, но все-таки удовольствие.
Никогда раньше меня не воспринимали настолько всерьез, чтобы нервничать.
— Зима в этом году несколько затянулась, — Мика откидывается на спинку стула, позволяя остальным оценить красоту наряда. Главным образом, красота заключалась в глубоком, почти на грани приличий, декольте. Наверное, я просто ревную. Хотя кого, к кому и, самый интересный вопрос, зачем?
— Снаружи ужасно холодно.
— Неужели?
— А ты не заметила? — Удивляется Мика. — Ты ведь полночи во дворе просидела.
— И что?
— Ну… не знаю. Ничего, наверное, просто холодно и все. Даже здесь дует.
— А ты оденься потеплее.
— Как ты?
— А почему нет?
Мика брезгливо подживает губы, конечно, она у нас рождена для шелка и драгоценностей, а все остальные должны обеспечивать подходящие условия. Мое предложение оскорбительно для Мики, впрочем, это — ее личные проблемы.
Рубеус молчит, он намеренно меня игнорирует, а мне смешно, правда, у этого смеха легкий привкус истерики, ну да я просто не умею смеяться иначе.
— А тебе не страшно? — Все-таки Мика не выдерживает, касается запретной темы и Рубеус мрачнеет еще больше.
— Чего же мне бояться в моем замке?
Намеренно подчеркиваю "моем", хотя видит Бог, в Хельмсдорфе нет ничего моего. Я это понимаю, а Мика — нет, она с радостью заглатывает брошенный крючок, думая, что дразнит меня.
— Ну, например того, что замок скоро перестанет быть твоим… или того, что ты сама перестанешь быть. В физическом плане. Ты не боишься смерти?
— Нет. А ты?
Мика смеется, как-то чересчур нервно. Ну тема такая… специфическая. Отсмеявшись, она долго и задумчиво вертит в руках вилку — тонкие запястья, тонкие пальцы, тонкие золотые браслеты — и задает очередной вопрос.
— Дик не хочет быть твоим секундантом. Я, кстати, тоже, остаются люди. Ты же не против?
А это уже почти оскорбление, впрочем, теперь я намного проще отношусь к формальностям, и на оскорбление не оскорбляюсь.