Иду одна.
А тьма вокруг всё глуше.
Ни дружеской руки, ни огонька.
Под рёбрами дрожит комочек стужи —
Осколок мирового ледника.
А за спиной всё явственней, всё ближе
Незримый кто-то шаркает за мной,
Мои обиды, словно бусы, нижет,
И дышит непонятною виной.
Грешна, как все.
Но кто грехи измерит?..
И с добродетелями их соотнесёт?..
Ступаю наугад.
Но где же Берег?
И Лодка на зеркальной глади вод?..
Сплошные декабри.
Похолодало.
И сердце больше гимнов не поёт.
Я возвращаюсь к прошлому устало,
А прошлое меня не узнаёт.
А будущее взгляд отводит молча.
Я вижу тень оплавленной свечи
И жизни опадающие клочья.
Они ещё, как пепел, горячи.
О, дни мои!.. Густеющее время,
В котором тяжелеет каждый шаг.
Утихомиренно ступаю вслед за теми,
Кто Вечности несёт свой белый флаг.
Выгуливаю дождь на огороде.
О, как он бесподобно шелестит.
Он чист и наг, желанный гость природе.
В моём наделе — целый день гостит.
Умыто дышат лёгким паром грядки.
Играет капля в пазухе листа.
У тучки солнце выиграло прятки.
И вся земля, как в Первый День, чиста.
А я научилась уже притворяться…
И маски носить…
И сквозь слёзы смеяться…
Ещё я умею, как гиря, молчать
И внутрь неслышно и тонко кричать…
Могу и счастливою быть научиться
И безрассудно банально влюбиться…
Только на выжженной чёрной крови
Вряд ли взойдёт одуванчик любви.
В тот год опоздавшего лета
Не сохла листва на берёзах,
В конвульсиях билась планета,
В потопах, цунами и грозах.
И грустно молчало на дачах
Морщинистое населенье.
В тот год отвернулась удача —
Напали дожди на селенья.
А где-то жара допекала.
Текли ледники на вершинах,
Крошились могучие скалы,
И суша рождалась в пучинах.
И не было в мире покоя
Для зверя и для человека.
И не было славного Ноя
Средь нас с чертежами Ковчега.
Ах, как душа покоя просит.
Давно обиды прощены.
Я словно поле, где колосья
Тугими зёрнами полны.
Крестьянкой в чёрном балахоне
Я буду скошена. Меня
Земля, как мать, возьмёт в ладони.
Стихов останется стерня.