Марыся поклялась слушаться его, но уже назавтра начала допытываться, скоро ли ей можно будет вставать.
— Какое-то время нужно полежать, — уклончиво отвечал знахарь.
Он знал, что для окончательного заживления потребуется не менее двух месяцев, но не хотел ее огорчать. Но, когда она пожаловалась, что потеряет место у пани Шкопковой, если будет лежать дольше, он прикрикнул на нее:
— Не искушай судьбу, девочка! Благодари Бога, что жива осталась, а меня слушай, иначе накличешь беду.
— Хорошо, хорошо, дорогой дядя Антоний, — улыбалась она, смиренно складывая руки. — Не сердись!
— Я не сержусь! — устыдился он. — Как я могу сердиться на тебя, солнышко ты мое!
— Столько хлопот из-за меня…
— Какие же это хлопоты, — возмутился знахарь. — Это для меня самая большая радость. А к пани Шкопковой даже не думай возвращаться.
— Почему?
— А зачем тебе, голубка моя?.. Вот выздоровеешь и останешься у меня… Знахарь улыбнулся и добавил:
— Если захочешь, конечно.
Забота о Марысе была не в тягость Антонию; он нежно и бережно ухаживал за ней день и ночь, и эти хлопоты доставляли ему радость. Ежедневно он брал ее на руки, переносил на свою кровать в альков, а ее постель старательно перестилал; каждый день полотенцем, смоченным в теплой воде, обтирал ей лицо и руки, кормил с ложечки, как малого ребенка.
По другим нуждам он приглашал кого-нибудь из женщин, чаще всего маленькую Наталку, которая полюбила Марысю, но при этом и сам должен был помогать, потому что ни одна из женщин не смогла бы поднять Марысю. Вначале девушка очень стеснялась его присутствия, но скоро привыкла, считая дядюшку Антония опекуном, почти отцом.
Марыся делилась с ним всем, не затрагивая лишь одной темы. Она заметила, что при каждом упоминании о молодом Чинском его лицо становится хмурым. Она догадалась, что знахарь считает Лешека виновником катастрофы и не может простить ему их поездок в лес. А ей так хотелось открыто сказать ему:
— Не осуждай его, дядя Антоний, он порядочный парень, любит меня и женится на мне.
Но сказать это она не имела права, пока не дождется весточки от жениха, и поэтому время от времени спрашивала, нет ли ей письма.
Знахарь знал, какое письмо она ждет, и всякий раз мрачно и коротко отвечал.
— Нет.
И говорил это таким тоном, точно хотел добавить:
— И не будет.
Сам он в глубине души был совершенно уверен в этом, так же как Марыся была уверена в обратном.
“Морочил девушке голову, ветрогон, — думал знахарь, — чуть было на тот свет не отправил, искалечил, а теперь за границей другую себе найдет. Даже слова ей не напишет”.