Но лодка стояла на месте. Затем она двинулась и медленно пошла… кормой. Течение тянуло ее к выходу из бухты.
— Врешь, — упрямо хрипел инженер. Он взмок уже весь, майка стала серой.
Я посмотрел в ту сторону, куда несло нашу лодку. Между окружавших бухту гор, круто спадавших к воде, блестела гладкая выпуклая поверхность. Струи течения, сойдясь вместе, сливались здесь в тугой пучок, холмом вспучивающийся в тесном проходе. Мне показалось на миг, что гигантское колесо, скрытое водой, бешено крутится в узких каменных воротах и верхняя его часть, сверкая металлическим ободом, выглядывает между скалами.
— Держи на середину! — крикнул инженер, переходя на «ты».
Он продолжал грести. Я понимал, что делал он это для того, чтобы лодка не потеряла совсем способности к управлению.
Навалившись на кормовое весло, я старался править в середину потока, чтобы лодку не разбило о скалы.
В одно мгновение наше суденышко подлетело к ободу колеса, вращающегося между скалами, поднялось на его вершину; мимо моих глаз пронеслись черные, почти отвесные, влажные в нижней части каменные стены, и следующим оборотом колеса нас выбросило в открытое море.
В тот момент, когда мы проносились в скалистом коридоре, я случайно взглянул на своих спутников.
Инженер сидел спокойно, бросив весла.
Мне врезалось в память бледное острое лицо Голубенцова. Он был, может быть, только чуть-чуть бледнее обычного. Пальцы его вцепились в борта лодки так, что суставы побелели. Фигура была неподвижной, только губы шевелились.
Что он шептал?
Шлюпку вынесло в более спокойные воды, и, замедляя скорость, она уходила все дальше от опасного места.
Наконец-то можно было перевести дух.
III
Инженер сидел не шевелясь, расслабив плечи. Он отдыхал.
Голубенцов, к которому вернулось обычное его спокойствие, созерцал окрестности с видом туриста, попавшего в интересное место.
«Ладно, — подумал я. — там, в коридорчике, небось, труса спраздновал…» Я понимал, почему именно Голубенцов переживал опасность сильнее других. Еще во время войны я много раз замечал, что люди, занятые делом, например зенитчики, стреляющие по воздушному врагу, обращают гораздо меньше внимания на опасности, чем люди, свободные от дел, которым в силу обстоятельств ничего другого не остается, как ожидать, куда упадет бомба. Из нас троих мы со Смирновым были так заняты спасением лодки, что у нас просто не оставалось времени на переживания. Другое дело — Голубенцов: его положение пассажира оказалось самым невыгодным.
Смирнов закурил и не спешил браться за весла: видимо, страшное утомление все еще давало себя знать, и он хотел прийти в себя.