— Долго вы были врачом Гарри? — Лайм предпочитал людей опрометчивых, способных совершать ошибки, и Мартинса удивляло, что свой выбор он остановил на Винк-лере.
— Около года.
— Спасибо, что приняли меня.
Доктор Винклер поклонился. При этом послышался хруст, словно рубашка его была целлулоидной.
— Не смею больше отрывать вас от пациентов. Поворачиваясь, Мартинс оказался лицом еще к одному распятию, руки распятого были над головой, вытянутое в духе Эль Греко лицо выражало страдание.
— Странное распятие,— заметил он.
— Янсенистское,— пояснил Винклер и тут же закрыл рот, словно сболтнул лишнее.
— Никогда не слышал этого слова. Почему руки у него над головой?
Доктор Винклер неохотно ответил:
— Потому что, на взгляд янсенистов, он принял смерть только ради избранных.
Как я теперь понимаю, просматривая свои досье, записи разговоров, показания разных людей, Ролло Мартинс тогда еще мог благополучно покинуть Вену. Он проявлял нездоровое любопытство, но эта его «болезнь» контролировалась на всех этапах, и никто ничего не выдал. Пальцы Мартинса пока не коснулись трещины в гладкой стене обмана. Когда Мартинс вышел от доктора Винклера, ему ничего не угрожало. Он мог отправиться в отель Захера и заснуть с чистой совестью. Мог бы даже без всяких осложнений нанести визит Кулеру. Никто не был серьезно встревожен. К своему несчастью,— у него будет время горько сожалеть об этом — Мартинс решил съездить туда, где жил Гарри. Ему вздумалось поговорить с маленьким раздраженным человеком, который сказал или дал понять, что был свидетелем того несчастного случая. На темной холодной улице у Мартинса возникла мысль отправиться прямо к Кулеру, завершить свою картину тех зловещих птиц, что сидели у тела Гарри, однако Ролло, будучи Ролло, решил подбросить монету, и ему выпал другой маршрут, что повлекло за собой смерть двух людей.
Может, тот маленький человек по фамилии Кох выпил лишку, может, хорошо провел день в конторе, но на сей раз, когда Мартинс позвонил в дверь, он оказался дружелюбным и разговорчивым. К тому же он только что пообедал, и на усах его виднелись крошки.
— А, я вас помню. Вы друг герра Лайма.
Кох пригласил Мартинса в квартиру и представил располневшей супруге, которая, видать по всему, боготворила своего мужа.
— Ах, в старое время я угостила бы вас кофе, но теперь...
Мартинс протянул им раскрытый портсигар, и атмосфера стала намного сердечнее.
— Вчера я был несколько резковат,— сказал Кох.— У меня слегка разыгралась мигрень. Жена куда-то ушла, поэтому дверь пришлось открывать самому.