— Анна,— сказал Мартинс,— я узнал все.
— Входите,— ответила она,— незачем будить весь дом. На ней был халат, диван превратился в кровать, измятая постель говорила о бессоннице.
— Ну,— спросила Анна, пока Мартинс подбирал слова,— в чем дело? Я думала, вы больше не придете. Вас ищет полиция?
— Нет.
— Того человека действительно убили не вы?
— Конечно, не я.
— Вы что, пьяны?
— Самую малость,— угрюмо ответил Мартинс. И видя, что разговор принимает совсем не тот оборот, буркнул: — Прошу прощенья.
— Почему? Я бы и сама не отказалась немного выпить.
— Я был в английской полиции,— сказал Мартинс.— Меня вовсе не подозревают в убийстве. Но там я узнал все. Гарри занимался махинациями, бесчеловечными махинациями...— И безнадежным тоном добавил: — Он вовсе не был добрым. Мы оба ошибались.
— Расскажите,— попросила Анна. Она села на постель, а Мартинс, слегка покачиваясь, стоял у стола, где лежала отпечатанная роль, все еще раскрытая на первой странице. Мне кажется, рассказывал он очень сбивчиво, сосредоточившись главным образом на том, что сильнее всего засело в его мозгу — на детях, умерших от менингита, и детях в психиатрическом отделении. Когда рассказ подошел к концу, оба они какое-то время молчали.
— Это все? — спросила Анна.
— Да.
— Вы были трезвы? Вам это доказали?
— Да.— И мрачно добавил:— Так вот каким, значит, был Гарри.
— Я рада его смерти,— сказала Анна.— Не хотелось бы, чтобы он долгие годы гнил в тюрьме.
— Но можете ли вы понять, почему Гарри, ваш, мой Гарри, связался...— И тоскливо добавил: — Мне кажется, будто его никогда не было, будто он нам приснился. Небось он все время смеялся над такими дураками, как мы?
— Возможно. Что из того? — ответила она.— Сядьте. Успокойтесь.
Мартинсу представлялось, что это он будет утешать ее, а не наоборот. Анна сказала:
— Будь он жив, то, возможно, сумел бы оправдаться, но теперь нужно помнить его таким, каким он был для нас. Всегда очень многого не знаешь о человеке, даже которого любишь,— и хорошего, и плохого. Поэтому нужно быть готовыми принять и хорошее, и плохое.
— Те дети...
— О господи, не переделывайте людей на свой лад. Гарри был самим собой. Не просто вашим кумиром и моим любовником. Он был Гарри. Занимался махинациями. Совершал преступления. Ну и что? Для нас он был тем, кем был.
— Бросьте эту проклятую философию,— сказал Мартинс. — Неужели вам неясно, что я вас люблю?
Анна в изумлении уставилась на него.
— Вы?
— Да. Я не убиваю людей негодными лекарствами. Не лицемерю, убеждая людей, что я лучший... Я просто скверный писатель, который пьет, не зная меры, и влюбляется в женщин...