— Каширину!
— Антонину Ивановну!
— Приезжих захребетников нам не надо!
— Нам и с Кашириной хорошо!
Мрачнея, Неверов стоял под градом этих криков, и опять садился на свое место, втыкая в рот трубку, окутывался дымом. Зал похохатывал:
— Табаку не хватит.
— Настюра, сбегай принеси самосаду, у тебя много!
— Не-е, он самосад не потребляет!
— От него дух тяжелый!
— От кого?
— Тю, дура баба!
Перепадало и Никитину. Он не помнил, чтобы на фронте когда-нибудь чувствовал себя так же плохо, как под этим навесным огнем остроязыких хуторских казачек:
— Вот это у Антонины квартирант!
— Отблагодарил.
— Нет, он, видно, не по своей воле.
— Пасмурный сидит.
— Все они на готовое мастера.
И снова разламывались стены клуба:
— Не хотим ни военных, ни с орденами!
— Каширину!
— Антонину-у!!
Три вечера подряд начинали собрание, как только хуторские сады окутывали сумерки, и трижды расходились ни с чем, когда за Доном уже большим тюльпаном зацветала заря, распуская по небу лепестки лимонно-желтого и бледно-алого света. Брехали по хутору собаки, горланили петухи, приветствуя рассвет.
Когда Никитин в это раннее время возвращался домой, Антонина ни о чем не спрашивала его. Ей достаточно было лишь взглянуть на его лицо. С каждым днем оно все больше темнело и как будто заострялось. Лежа на кровати, он смотрел прямо перед собой на потолок блестящими глазами. Однажды только она виновато положила ему голову на грудь:
— Бедный.
Ничего не сказав, он легонько отвернулся от нее. На четвертый день Неверов сказал Никитину в правлении колхоза:
— Без присутствия твоей драгоценной супруги тут, как видно, не обойтись. Чувствуешь, как она весь колхоз прибрала к рукам? Прямо вождь народа в масштабе одного хутора. Придется нам еще этим заниматься. Иди и скажи ей, что как бывший кандидат партии она обязана партийную линию проводить в жизнь.
— Вы бы, товарищ Неверов, сами все это и сказали ей, — ответил Никитин.
Неверов замахал обеими руками:
— Ну, нет, это я не берусь. Она на меня особенно злая. Ты, Никитин, своей жены еще как следует не узнал: это с тобой она, должно быть, ласковая, а меня может и кочергой угостить.
— Нет, товарищ Неверов, она в этом вопросе, наоборот, на вашей стороне.
— Вот как? Она тебе сама сказала?
— Сама.
— Вот я и говорю, что на нее надеяться нельзя, еще неизвестно, какая ее через пять минут оса ужалит. Тебе она говорит одно, а меня увидит, и опять в ней может кровь взыграть. Казачки — они злые. А я по таким пустяковым поводам не намерен свой авторитет в районе подрывать. Как ты должен понимать, дело тут не только во мне. Еще до обкома дойдет. Нет, Никитин, тебе тут быть председателем, ты это дело и обеспечь. Демократия демократией, а по воле волн ее тоже нельзя пускать.